Противоречия | страница 75



Легла осенняя, вечерняя аллея,
Над милым сумраком зажегся хоровод
Печальнейших светил, и страстно вскрикнув: где я?
На грудь Урганды пал распутный, юный мот.
И с благочестием и нежностью ессея
Он Целое познал, немея и слабея.
Но после фея зла, Брунгильда иль Геката,
Волшебной палочкой ударила своей.
«Но, – шепчет фея, – Часть и знойна, и богата,
Не менее, чем Всё! Будь дерзок, Прометей!
Всоси, опиоман, таинственность Вещей!»
И купол Целого под хохот черных фей
На Части треснул вдруг, и вот ничто не свято!
Ах, пал Софийский храм!.. Ах, грязная Галата!..
Вот несколько Частей из Космоса приято,
Вот Космос сшит хитро из нескольких Частей…
Где homo sapiens? Мы видим не людей –
Крестьянина, купца, астролога, прелата…
Но homo sapiens себе не сыщет брата.
Кто безобразнейший? Кто выкидыш природы?
Мой брат – червяк Земли. Я вижу Стикс в ночи
Передо мной плывут чудовищные воды:
Ростовщики, шуты, обжоры, горбачи,
Подмосток рыцари и паутин ткачи,
Процессия калек, готовых взять мечи,
Чтоб вырвать клок земли иль клок цветной парчи…
Часы, уйдя в себя, считают молча годы…
Что Духу Времени безумные народы?
Их страсти, их божки, ячейки, огороды?
И если кто-нибудь покажет вдруг на своды,
Где Время – звездное, тогда – молчи, молчи! –
С внезапным бешенством кричат ему уроды.

«Глетчером, синим глетчером…»

Глетчером, синим глетчером
Я шел между острых льдов.
Мне хочется бросить вечером
Несколько усталых слов…
Странных слов…
Горит закат исступленный,
Горит молчаливый лед…
Я один, один, утомленный,
Среди кровавых высот…
Злых высот…
Ночь ниспадает на шпицы,
Я умираю в ночи…
И крики, как дикие птицы,
И мысли мои – мечи!
О, мечи!
Женщина белая рядом…
Она целует меня…
Ты – Смерть, женщина с умным взглядом?
Ты нежишь свое дитя?
Смерть… дитя…

НАДМЕННОСТЬ ПАДШИХ

La garde meurt, mais elle ne se rend pas!

«Всё внешность, всё углы, всё страшно, плоско, ложно…»

Всё внешность, всё углы, всё страшно, плоско, ложно
Как ты, буддийский бог, бесстрастнейший кумир!
Но не хочу, чтоб был тот необъятный мир,
В котором надо брать все вещи осторожно,
Как циник и маркиз, почтительно-безбожно.
Он из папье-машэ, он в Сан-Суси – Памир!
Мы знали Океан, подвалы и гаремы,
Мы плакали от струн, мы жили с мудрецом,
И вот пред истиной стоим лицо с лицом.
Развратные рабы обрындевшей триремы,
Мы, честно-низкие, бессмысленны и немы,
В немом неведомом ворочаем веслом.
Пусть рядом брат, сестра!.. Мы не сотрем со лба
У них печаль и пот такого же раба.
Надменность гибнущих – не звякать нежным звоном