Я знаю женщину и родину, которым
Я посвятил себя как молодой монах.
Как странно, никогда я их не встретил взором!
Но как я их познал в готических лесах
Пред морем северным, спокойным мельхиором…
И коммендацию я им принес в мечтах.
О, родина души! Там кипарисы-йоги,
Благочестивые и черные, ведут
В зловеще-белые, прохладные чертоги,
И гобелэном тень упала на дороги…
Там маки страстные болезненно цветут,
Там ряд могильных плит, углы их четко строги,
Бамбук, и эвкалипт, и зной, и тишь… Ах, тут
Вассалы Сатаны псалмы любви поют,
Иль, может быть, устав творить Добро и Суд,
На оргиях грустят, развратничая, боги…
И здесь… и здесь – она. Но как она ужасна
На том, что правильно, печально и прекрасно!
Стоит на мраморе худа, мала, черна,
С искривленным лицом прелестная она
И чистит апельсин, и в смехе отчеканен
Стальной и наглый бунт бесстыднейшего дна…
В ней дерзко человек осмеян и изранен,
В ней Саломея есть, Сафо, Кармен, Нана,
А рядом с ней стоит, как сплин и глубина,
Как изваяние, и угловат, и странен,
В костюме клетчатом ужасный англичанин!
Зной. Кипарисы. Даль. И воздух чуть туманен…
О, родина моя, где в траурные краски
Закутались, как в газ, уродливые маски!
