Ей было сорок лет. Она детей имела,
Была тяжелою, и скучной, и больной…
То жаловалась мне, то лживо и несмело
Рассказывала бред своей любви былой.
Мне было совестно ее несознаванья,
Что к ней не шло, не шло так томно говорить,
Но я угадывал цепь серых дней, страданье,
Отчайнье пред концом, незнание, как жить…
И раздражало всё – ее морщины, щеки,
Надежды, те же всё, как всюду, как везде,
Болезни, блеклый взгляд, и труд ее жестокий,
И экономия (я знал уж) на еде.
Я раз в ответ спросил: «но дальше делать что же?»
Она растерянно сказала мне: «я жду…
Быть может, встречу я… хочу я счастья тоже…
Полюбит, увезет… Я, может быть, найду…»
Муж, дети, мутный взор и с сорока годами…
И ведь, о Господи, надеется еще!
Она потупилась, запрыгала плечами,
И вдруг заплакала беззвучно, горячо…
Она вдруг поняла, что должен я смеяться,
Что время снов прошло, что в жизни был лишь гнет,
А я, готовый сам упасть и разрыдаться,
Твердил: «Ну да, ну да, полюбит, увезет»…
