— Ну так и прекрасно. Я только этого и хочу, Лаура. Мне хочется все о тебе знать.
— Может, тогда тебе это не покажется так уж прекрасно.
Адам хотел было заключить ее в свои объятия, но Лаура резко повернулась, забыв, что сзади она ничем не прикрыта. Она поспешила сделать новый пируэт и столкнулась лицом к лицу с Адамом, рот его расплылся до ушей.
— Послушай, хочешь, я поклянусь, что больше никогда в рот яблока не возьму? Может, тебе от этого будет лучше?
Она почувствовала, как начинают действовать на нее его чары, но всеми силами пыталась противиться им.
— У тебя, видать, к ним особое пристрастие. Разве можно устоять перед сочным красным яблоком? Нет, это выше твоих сил.
Он, прищурившись, рассматривал ее.
— Может, ты путаешь яблоки с апельсинами?
— Не с апельсинами, Адам.
— Это все злые языки, — усмехнулся он. — Разве можно принимать так близко к сердцу всякие досужие сплетни?
— А ты можешь доказать, что это досужие сплетни?
— Не хочу быть лжецом. Впрочем, все дело в том, что ты предпочитаешь: чтобы я был плейбоем или лжецом?
— Мне ни до того, ни до другого дела нет.
— Ладно, Лаура. Я серьезно говорю. Без всяких шуток. Это чистая правда, что вчера вечером...
— Хватит, Адам. Ради Бога, перестань.
Она отвернулась, и Адам мог рассмотреть ее профиль. Совершенный профиль: царственный лоб, прекрасной лепки носик, округлый изящный подбородок. Она была такой красивой и такой желанной. Даже после столь бурной ночи он не чувствовал пресыщения. Может, ею он никогда не пресытится? Есть над чем подумать.
Когда она снова повернула к нему свое личико, он прочитал в ее глазах — буквально на какое-то мгновение — такую щемящую боль, такую беспомощность, что у него на сердце похолодело. В душе Адама шевельнулось и еще какое-то непонятное чувство, которое, как ему показалось, у него бывало уже раньше. Впервые оно посетило его в тот злополучный вечер, когда он переступил порог примерочной и увидел ее там. Она была такой же потерянной и беззащитной, хотя пыталась что есть силы храбриться. Это было жутковатое необъяснимое ощущение, что нечто подобное он уже когда-то видел. Чувство это только возникло на миг, его нельзя было задержать — и уж никак не объяснить. Причем чувство узнавания пробудил в нем не облик Лауры, а, скорее, взгляд, выражение ее лица: что-то двоящееся, пугающее, отчего ему стало явно не по себе.
— Может, отправимся в контору? — услышал он собственный голос, поймав себя на том, что не понимает, как это у него вырвалось, и что надо быть полным кретином, чтобы такое нести. Он не сомневался, что стоило бы ему быть понастойчивее, и он соблазнил бы Лауру опять залечь в эту королевскую кровать. Разве он хотел чего-нибудь другого? Что за дела! Адам вздохнул. Впервые, насколько он себя помнил, он не мог точно ответить на этот вопрос.
