Какое-то мгновение Элизабет Бош сидела неподвижно, потом вдруг вскочила и выбежала вслед за ним, даже не заплатив за сельтерскую. Ей было все равно, что подумает хозяин, что скажут люди в деревне. Она догнала Алена и пошла рядом с ним, а он шмыгнул носом и сказал:
— Я вовсе не пьяница.
Деревенская улица шла под гору, описывала крутую дугу и убегала между полями к заброшенной шахте, карьер которой заполнился водой. Вот к воде они и направились и сели на краю обрыва. В маленьком озерке отражалось заходящее солнце. Над водой гулко разносились голоса купальщиков.
— Смешно, — сказала женщина.
— Да, смешно, — подтвердил Якоб Ален.
Послышался голос кукушки, Элизабет начала считать, сколько она накукует.
— Чайки бывают и черные, и красные, и синие, а бывают большие, как канюк.
Она не поняла, к чему он это говорит.
— Море, верно, очень большое, — сказала она.
Он не ответил, а Элизабет подумала, что за всю свою жизнь так и не видела моря, да и вообще мало что видела: Богемские горы, Бранденбургские ворота, ну и еще Цвингер в Дрездене. Вот и все.
— Наверно, оно очень красивое. — сказала она.
Ален поднял руку, словно хотел показать, до чего море большое и до чего красивое.
Женщина подумала, что, должно быть, он ориентируется в морях-океанах не хуже, чем она в своей деревне или в окружном центре. Она не решилась спросить, где он побывал на своем веку. А то ей пришлось бы потом признаться, что она сама почти нигде не бывала. Мужчина тем временем думал, как было бы здорово постоять на палубе рядом с этой женщиной, просто стоять рядом и глядеть на воду и на белый песок какого-нибудь острова. Он даже улыбнулся своим мыслям, бросил в воду камешек и сказал:
— А я почти все в жизни прохлопал.
У Элизабет заныла спина. Она вдруг показалась себе толстой и неуклюжей и подумала, как было бы славно сбросить с плеч несколько годков, тогда бы уж она смогла просидеть на траве хоть до утра и ничего бы у нее не заболело.
— Пошли, — сказала она.
Встать с земли ей было трудно, и он потянул ее за руки. Поднялся ветер и погнал дымные тучи с электростанции прямо на деревню.
В воздухе запахло какой-то затхлой гнилью, и Ален ощутил легкую дурноту.
— Нет, я бы здесь не прижился, — сказал он.
— Где кто живет, там ему и хорошо, — ответила она.
Ответ прозвучал резко, она даже сама удивилась.
— Да, — согласился он, — в конце концов, каждый живет сам по себе.
— У меня есть дети.
— С детьми, может, и по-другому, чего не знаю, того не знаю.
