— Что ж, это ваш мир. К счастью, не мой.
— Наш общий мир, — парировала она, вся вспыхнув. — Просто вам неохота в нем жить. Хотите знать правду? Сомневаюсь. Ну да ладно. Вы сказали: «Обратитесь в суд. Получите официальное утверждение завещания». Как только я обращусь, из него сделают отбивную. Понятно? Отбивную. Он приехал в Гамбург через Швецию и Данию. Его корабль не должен был заходить в шведский порт, но зашел. С судами такое иногда случается. Шведы его тут же арестовали. Он был настолько вымотан тюрьмой и путешествием в контейнере, что все посчитали — парень даже стоять не в состоянии. А он сбежал. Не без помощи денег. Он намеренно избегает разговоров на эту тему. Еще до бегства в шведской полиции его сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. Догадываетесь, что это означает?
— Пока нет.
Она не без труда снова овладела собой:
— Это означает, что его фотография и отпечатки пальцев висят на всех полицейских веб-сайтах. Это означает, что, согласно Дублинскому договору 1990 года, который вы наверняка изучили от корки до корки, немцам ничего не остается, кроме как отправить его обратно в Швецию. Никаких прошений о пересмотре дела, никаких судебных слушаний. Бежавший заключенный и нелегальный иммигрант, мусульманский активист, разыскиваемый в России и Турции. В результате шведы его депортируют.
— Я полагаю, шведы не менее человечны, чем мы с вами.
— Да. Разумеется. В отношении нелегальных иммигрантов они особенно человечны. В глазах шведских властей он нелегал и террорист, находящийся в бегах, точка. Если турки пожелают, чтобы он отсидел положенный срок да еще парочку лет за подкуп тюремщиков, шведы сбагрят его туркам со всем своим удовольствием. Конечно, существует один шанс из тысячи, что в ситуацию вмешается какой-то шведский ангел, но я не слишком рассчитываю на ангелов. Турки же, вдоволь с ним позабавившись, отдадут его русским, чтобы те тоже потешились. С другой стороны, если турки посчитают, что им от него больше ничего не надо, шведы отдадут его прямо в руки русским. Но как бы они ни поступили, его ждут новые тюрьмы и новые пытки. Вы его видели. Сколько еще, по-вашему, он может выдержать? Вы меня слушаете? По вашему лицу трудно понять.
Он и сам не понимал. Не понимал, как оно должно выглядеть и что надо испытывать, дабы вдохнуть в это лицо жизнь.
— Вы говорите так, будто к вашему запросу в принципе не могут отнестись по-человечески, — неуклюже пошутил он под ее неотрывным взглядом.
