Особо опасен - Джон Ле Карре

Чемпион по боксу в тяжелом весе, по национальности турок, неторопливо идет по улице Гамбурга вместе со своей матерью, держащей его под руку, не замечая, что за ним, как тень, следует долговязый парень в черном пальто, но не будем осуждать его за это.

Большой Мелик, названный так его ревностными почитателями в квартале, этот великан с непослушными черными лохмами, заплетенными в косичку, добряк по природе, готовый улыбаться во весь рот, со своей вальяжной походкой, даже не будь рядом матери, занял бы полтротуара. В свои двадцать лет он стал местной знаменитостью, и не только за счет удали на ринге: избранный молодежный представитель исламского спортклуба, трехкратный серебряный призер северогерманского чемпионата по стометровке баттерфляем и, ко всему прочему, как будто этого недостаточно, классный вратарь футбольной команды, играющей по субботам.

Как все большие люди, он привык не столько глазеть по сторонам, сколько ловить на себе чужие взоры, и это была еще одна причина, почему долговязый парень, ходивший за ним три дня подряд, остался незамеченным.

Первый раз их взгляды встретились, когда Мелик с Лейлой вышли из туристического офиса «Аль-Умма»,[1] где они только что приобрели авиабилеты до Анкары, чтобы уже оттуда добраться до близлежащей деревни на свадьбу сестры Мелика. Почувствовав спиной на себе чей-то неотрывный взгляд, Мелик обернулся и оказался лицом к лицу с высоченным, с него ростом, безнадежно худым парнем с клочковатой бородкой и воспаленными глубоко посаженными глазами, в долгополом черном пальто, в котором запросто поместились бы трое иллюзионистов. Черно-белый кефийе вокруг шеи, через плечо переметная сума из верблюжьей кожи. Он перевел взор на Лейлу, а затем снова на Мелика, словно взывая к нему своими немигающими, горящими, глубоко запавшими глазами.

Но этот затаенный крик отчаяния не должен был так уж встревожить Мелика, поскольку турагентство находилось в двух шагах от площади перед железнодорожным вокзалом, где целыми днями ошивались заблудшие души — бродяги немцы, азиаты, арабы, африканцы и те же турки вроде него, только более незадачливые, не говоря уже о безногих в инвалидных колясках с электроприводом, наркоторговцах и их клиентах, попрошайках с собаками и семидесятилетнем ковбое в стетсоновской шляпе и кожаных штанах с серебряными инкрустациями. Всю эту безработную шушеру, которой нечего было делать на немецкой земле, в лучшем случае терпели в рамках взятого курса на борьбу с нищетой, но только, как правило, до рассвета следующего дня, когда они все скопом должны были подвергнуться массовой депортации. Только новички да закоренелые упрямцы шли на риск. Нелегалы со стажем обходили вокзал за версту.