Повисло молчание. На этот раз пришел черед Мелику высказаться.
— Вы с ним поосторожнее, — грубовато обратился он к Брю по-немецки. — Если вы его заведете на все обороты, он может хлопнуться в обморок. — И на случай, если до Брю с первого раза не дошло, добавил: — Короче, полегче с ним. Он как-никак мой брат.
#
Брю снова заговорил, уже по-немецки, обращаясь не к Иссе, а к Аннабель в непринужденной манере, хотя и взвешивая каждое слово.
— А эта торжественная клятва, фрау Рихтер, где-то существует в письменном виде, или мы должны полагаться исключительно на устные свидетельства мистера Анатолия в передаче вашего клиента?
— В письменном виде есть только имя и номер счета в вашем банке, — был ему сухой ответ.
Брю сделал вид, что задумался.
— Позвольте, Исса, объяснить вам, в чем состоит небольшое затруднение, — заговорил он по-русски, выбрав из крутившихся в голове вариантов тон рассудительного человека, решающего арифметическую задачку. — У нас есть Анатолий, как вы утверждаете, бывший адвокат вашего отца. У нас есть полковник Карпов, которого вы называете своим биологическим отцом и от которого тем не менее вы всячески открещиваетесь. Но у нас нет вас. Никаких документов, зато, по вашим собственным словам, внушительный послужной список тюремных отсидок, что, какими бы ни были резоны, в общем-то не укрепляет доверия банкира.
— Я мусульманин, сэр! Черножопый! — протестующе вскричал Исса, глазами ища поддержки у Аннабель. — Какие мне нужны резоны, чтобы оказаться в тюрьме?
— Я должен услышать нечто более убедительное, понимаете? — Брю гнул свое, игнорируя мрачные гримасы Мелика. — Я должен знать, как к вам попала конфиденциальная информация, касающаяся привилегированного клиента моего банка. Если говорить о ваших семейных обстоятельствах, я должен, по возможности, копнуть глубже, начиная с того, с чего в этом мире все начинается, — с вашей матери. — Он был жесток, знал это и даже желал этого. Как бы Мелик его ни предупреждал, но нарисованный Иссой гротескный портрет Эдварда Амадеуса достал его до печенок. — Кто она, ваша мать, или кто она была? Есть ли у вас братья и сестры, живые или умершие?
Исса долго молчал, подавшись вперед своим долговязым телом и поставив локти на стол. Браслет сполз вниз по исхудалой руке, длинные пальцы прикрыли голову, наполовину скрытую поднятым воротником черного пальто. На глазах Брю детское лицо превратилось в лицо мужчины.
— Моя мать умерла, сэр, можете не сомневаться. Причем не один раз. Она умерла в тот день, когда доблестные бойцы Карпова захватили ее в родной деревне и привезли в бараки, чтобы он ею натешился. Ей было пятнадцать лет. Она умерла в тот день, когда старейшины ее клана объявили, что она повинна в собственном растлении, и постановили, что кто-то из ее братьев должен убить ее по законам нашего народа. Она умирала каждый день, пока меня вынашивала, зная, что, как только она произведет меня на свет, сама она этот свет покинет и что ее ребенок будет отдан в военный приют для детей изнасилованных чеченских женщин. Она не ошиблась в предвосхищении своего конца, однако действия человека, повинного в ее смерти, оказались иными. Когда подразделение Карпова было отозвано из Чечни, он решил забрать мальчика в Москву в качестве трофея.
