- Клянусь, это мое... В том смысле, что я разделяю эти мысли... - Галине стало стыдно по-детски запираться, и она согласилась: - Ладно! Столь чеканные формулировки принадлежат не мне. Вы правы. Формулировал Степун, разговаривал на эти темы с сестрой, а уж сестра делилась со мной. - Галина опасалась произносить имя сестры. - И вечерами мы обсуждали, и от долгого обсуждения эти мысли становились нашими... то есть моими.
- Вы честная девица, - похвалил Иван Алексеевич. - Передайте его сестре, а уж она, Бог даст возможность, пусть передаст брату, что я благодарен именно вот за это: вера в свой творческий путь при полном отсутствии желания им торговать... Итак, наше сегодняшнее свидание стало похожим на литературную панихиду. Нет ли у вас благожелательного для меня сравнения, ну, к примеру, с Шекспиром? Было бы совсем замечательно.
Галина облегченно рассмеялась:
- Верьте, не верьте, но то, что сейчас скажу, - мое. Вы очень вовремя родились. Правильнее, очень вовремя живете. Умер Чехов, умер Толстой, и тут началось: декаденты, символисты, акмеисты, футуристы. Что было бы с русской литературой, с русским языком, не будь вас!
Иван Алексеевич потрогал стакан, вино было холодное. Когда еще и мистраль - пить такое холодное невозможно.
- В ваших произведениях слились проза и поэзия, их уже не отделить. Столько лет я изумляюсь - все, как у других: подлежащее, сказуемое, прилагательные. Но как вы умеете пользоваться ими! Как в живописи - все те же краски, как в музыке - все те же ноты. И вдруг - такого качества живопись! такой высоты музыка! такой пронзительной силы написанное вами!
Иван Алексеевич грел руками стакан.
- Спасибо, и хватит. Куприн сказал более подходящее к этой холодной беседке: "У Ивана - чистый спирт. Чтобы употреблять, водой разбавлять надобно..." Кажется, мы напрасно открыли вино. Очень холодная осень и очень холодное вино... - Задумался и сказал неожиданное: - По старой привычке учить вас замечу: в одной фразе отличные названия для двух рассказов - "Холодная осень" и "Холодное вино"...
- Давайте я принесу водку! У меня есть немного... - Галина порывисто поднялась.
Иван Алексеевич попытался остановить ее:
- Не стоит. Вы уезжаете не сегодня. Так что и до вашей водки дело дойдет. Выпьем и ее...
- Нет! Так, - она подчеркнула это слово, - так мы уже не выпьем.
- Тогда я хотел бы сказать вам...
Всего несколько слов он намеревался сказать ей перед расставанием о своей вине перед ней. Но он мешкал, потому что никогда не каялся и ни перед кем не винился. Галина чуть задержалась на выходе из беседки в ожидании, но так и не дождалась слов, которые он собирался сказать ей.
