Командир повел себя не так, как от него ожидали; вместо связного изложения событий на борту он ограничился ответами на задаваемые вопросы. Отвечал он медлительно и обращался не столько к «орденоносцу», сколько к ведущему протокол секретарю, с лица которого не сходило изумленное выражение.
— Скажите, как гласил полученный вами приказ.
— Курляндия. Мы должны были идти в Либаву, в Курляндию.
— С каким заданием?
— Принять раненых.
— Принять?
— И вывезти. В Киль.
— Экипаж знал приказ?
— Как только мы вышли в море, я его объявил.
— Значит, экипажу он был известен.
— Так точно.
— Каким курсом вы намеревались идти?
— Северо-восточным, вдоль шведских территориальных вод. А потом повернуть на юго-восток.
— Ваши люди знали, что в Курляндии еще идут бои? Что целая армия — хотя и окруженная — оказывает героическое сопротивление?
— Большинство знало, пожалуй.
— Следовательно, они знали, что их сражавшимся товарищам необходима помощь?
— У MX-12 было задание взять раненых.
— Раненых... да, раненых товарищей, которые несколько дней лежат на косе под Либавой. И ждут. Ждут, чтобы вы отвезли их домой.
— Это нам было известно.
— Так. Известно. И тем не менее экипаж не подчинился приказу. Знал, что от этого зависит судьба раненых, и не подчинился. Из трусости.
— Это не было трусостью.
— Нет? А что же тогда?
— Я уже два года командую MX-12. И знаю людей. Это была не трусость.
— Тогда скажите, почему экипаж угрожал командиру. Почему его отстранили от должности...
— Из-за риска. Наверно, решили, что идем на слишком большой риск.
— Оценивать рискованность операции — дело командира. Он несет ответственность. Вы согласны со мной?
— Так точно.
И вдруг, когда защитник попросил его рассказать о событиях на мостике, командир посмотрел в нашу сторону. Взгляд его, скользнув по нам, остановился на штурмане, надолго; казалось, будто они разговаривают глазами, и разговор этот был не резкий, полный упреков, а скорее растерянный. Отвечая на просьбу защитника — описать случившееся с его личной точки зрения, командир упомянул сначала ходившие среди моряков слухи о предстоящем конце войны, сказал о настроениях, породивших эти слухи — еще на стоянке в порту, а не когда вышли в море, — но и признал, что на борту не было никаких нарушений дисциплины.
— Корабль шел курсом согласно приказу, — сказал он, — экипаж умело действовал в операции по спасению и при воздушном налете. Незадолго до второй вахты мостик заняли, люди были вооружены. Потребовали прекратить операцию и следовать в Киль. Я отклонил их требование. Штурман Хаймсон отстранил командира от должности. Командование тральщиком он взял на себя. Командира и первого вахтенного офицера посадили под арест.
