Полоска оттиралась, но плохо. Надо же, как размазалось! Прямо в пыль — как кучка сигаретного пепла. А ведь она чуть-чуть провела!
Магнолия суетилась, все стараясь стереть пакостный след побыстрее, и вдруг подумала, что полчаса назад эти насекомые и не думали превращаться у нее на ноге в пыль. Каких-то полчаса назад…
Недоуменно поджав губы, она еще несколько раз провела салфеткой по бедру — и вдруг, ужаснувшись, бросила салфетку, отпрыгнула назад, да куда отпрыгнешь от собственной руки?
Особенно черными были кончики пальцев — будто сажей намазаны… Да и вся ладонь тоже. А от запястья к локтю рука хоть и была еще не черная, но уже и не такая, как обычно, — какая-то неестественно серая, неприятная — муляж, а не рука! Она ошарашенно оглядела свою руку, даже поднесла к глазам, чтобы получше рассмотреть, и заметила еще одну странность: рука, кроме того, что была черной, была еще и зеленая. Такая нежно-нежно-зеленая. Изумрудная, С ласковым перламутровым отливом. Даже вроде как прозрачная. И все это — отдельно от черноты. Чернота — сама по себе, прозрачная изумрудность — сама по себе. Такое впечатление, будто она эти два цвета видела разными глазами: черноту — левым, зелень — правым. А может — наоборот.
Проверить было легко. Она прищурила по очереди оба глаза, но изображение двоилось, даже когда был открыт только один глаз. А закрыла оба сразу — ничего не увидела. Как и положено.
Так, на всякий случай, она огляделась по сторонам: ничего больше не двоится? Вроде ничего не двоилось. Зато уж цвет и свет — все поменялось. Казематик окрасился багровым, адским колером, лампочка под потолком запульсировала, как фонтанчик венозной крови, и рядом с ней в воздухе, неподвижно, как стопудовая гиря, зависла небольшая жирная муха. При этом она совершенно не шевелила встопорщенными крылышками.
«Что ж это делается-то? — ошеломленно подумала Магнолия. — Я что, время остановила, что ли?»
Бордово-кровавые лампочки равномерно-тревожно моргали под потолком, было невозможно тихо.
Магнолия мотнула головой, отгоняя наваждение, отступила на шаг — но наваждение не кончилось. Красноватый сумрак еще более сгустился, лампочка мигнула совсем лениво, и только зеленый фонарик ее правой руки разгорался все ярче неземным великолепным свечением. Магнолия оглядела собственную руку, затаив дыхание, как некий невесть откуда взявшийся фантастический предмет. И точно! Какая-ж это рука? Образование изумрудного цвета напоминало скорее даже не руку, не конструкцию из костей, живого мяса, теплой крови — а что-то вроде искусно сработанной перчатки, наполненной клубящимся зеленым туманом. Туман переливался, опалесцировал, на доли секунды становился почти прозрачным, и тогда сквозь него можно было различить — нет, не стены карцера, не зловеще-красную лампочку под потолком… Там было видно что-то другое… Магнолия сначала даже и не поняла, что именно. Прищурилась, пытаясь разглядеть… Вроде — море? Как будто волны. Огромные, пенные. Проходят чередой, странно сдвинутыми блестящими горами. Или это горы и есть? — только содрогающиеся в титаническом землетрясении, в неведомом катаклизме?
