— Я жду его на фабрике завтра в двенадцать, — ответил я. Сам не знаю, почему в двенадцать.
— Я передам ему. Когда вы будете в офисе, мсье Деверо?
— Завтра утром, мадемуазель…
— Марианна Шварц.
— Спасибо, мадемуазель Шварц.
— Когда прислать машину, мсье Деверо?
— К девяти утра, отель «Мажестик».
— Будет сделано, мсье Деверо.
— До свидания, — я повесил трубку. Если откровенно, я был в растерянности. Я понятия не имел, что мне делать в офисе, что делать на этой треклятой фабрике, что вообще делать. Ладно. Хорошо. Я просто спрошу. Пусть смотрят, как на идиота, по-другому мне всё равно не разобраться.
Я задумался, прижав ладони к лицу, а когда отнял их, Ники стояла передо мной. В том самом костюме, в котором вчера сошла с поезда — деловой костюм, вполне современный — чёрный пиджак и брюки, ослепительно-белая блузка, тонкий галстук, чёрные туфли. Никаких высоких каблуков, никакой косметики — или почти никакой. Тонкие золотые серёжки, в каждом по бриллианту. И, конечно, жасмин.
— Всё в порядке, Брюс?
— Не совсем, — я поднялся, отряхнул брюки. — Завтра меня ждут в офисе. Есть одно маленькое затруднение.
— Какое?
Она спрашивала всерьёз, никакой иронии ни в голосе, ни во взгляде.
— Я понятия не имею, что там делать — я не готов управлять всем этим.
Она кивнула.
— Я помогу тебе. Первое время, пока это будет нужно.
Я едва не спросил «Как?» во всем сарказмом, который смог бы собрать. Но не спросил, просто кивнул.
— Ты готов, Брюс? Готов, чтобы я начала рассказывать?
Я кивнул. Я не был уверен, что готов, но оттягивать этот момент просто глупо.
— Идём, — она взяла меня за руку. — Пора обедать. Я жутко проголодалась. Там и начну.
* * *
Мы сидели на террасе, второй этаж отеля — отсюда открывался восхитительный вид на центр Старого Города. Ники просто сидела и любовалась. Чашечка кофе перед ней давно остыла, я свою давно выпил. Сидел и ждал.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы мир сравнивали с картиной, Брюс? — она не повернула голову в мою сторону.
Я пожал плечами.
— Много раз, а что?
— Он и есть картина, Брюс. Представь огромное полотно, где в каждый момент изображён весь наш мир, каждая его деталь, каждая пылинка.
— Большое будет полотно.
— Огромное, настолько, что трудно представить. И каждый миг оно обновляется, меняется, дорисовывается.
Я кивнул.
— Господь бог — художник?
— Бога нет, — она повернула голову ко мне. — Не пугайся. Его нет в том смысле, в котором его представляют. Бог — это полотно, и тот, кто его дорисовывает, одновременно.
