Тестостерон и эстрадиол... Мужчина и женщина... Адам и Ева...
Что имел в виду Силин? Надо же, настолько пьян был, а проснулся раньше Майгатова и ушел на берег, в город. В прежние времена за такое поведение выгнали бы с флота за двадцать четыре часа, а теперь нянчатся. Как же: человеку до пенсии меньше года! "Да что это я? - попытался успокоить себя Майгатов. - Пусть и вправду дослужит. Все-таки девятнадцать лет жизни на кораблях - не сахар".
Мужчина и женщина. "Шерше ля фам". Предположим, что женщина - это Татьяна. А кто - мужчина?..
И тут Майгатова развернуло на стуле.
- Ну ты представляешь?! - бросил он в лицо лейтенанту.
- Что: комбриг? - встрепенулся тот, оправляя снаряжение с провисшим на ремне пистолетом и пытаясь придать бодрое выражение лицу, но ни первое, ни второе у него толком так и не получилось. - Х-где?
- Да сядь ты! Нету никакого комбрига! Ты представляешь: она же до этого на бербазе служила!..
- Бербазе?
Ну ничего не прорывалось сквозь дрему в коротко стриженную, дыней, голову лейтенанта.
- Ладно, - отмахнулся от него.
Лейтенант и не должен был узнать то, что только что понял Майгатов. Тот, кто вскрывал секретку, должен был сделать слепок с ключей, а незаметнее всего это удастся человеку, который вхож в секретку, как в дом родной. Татьяна его не выдаст из страха потерять жениха. Чертежники могут его знать, а могут и не знать. А вот то, что эта любовь старая, не одного года, а тянется еще с бербазы - вот что скрывалось в химической иносказательности Силина.
Он пошел на бербазу. А дежурный, обрадовавшись этому уходу, сел на единственный стул, который занимал Майгатов, и тут же мгновеннно, за секунду глубоко-глубоко заснул...
- Мичманам и сверхсрочникам прибыть в каюту помощника командира! вяло промямлил в динамики трансляции дежурный по кораблю.
Традиционно выждал пяток минут, просигналил коротким звонком, вновь призывая всех на "Альбатросе" к вниманию, и еще более вяло повторил команду.
Майгатов прослушал его и подумал, что, наверное, в любом дежурстве есть нечто такое, что сразу, с первой минуты, делает человека усталым и бесчувственным, будто какой вирус живет в дежурках.
Если быть точным, то и объявивший команду молоденький мичман с заостренным, пацанячьим личиком, обязан явиться в каюту. Но Майгатов разрешил ему не приходить. Он здесь не требовался. Похититель был среди остальных шести.
Первым пришлепал фельдшер-санинструктор с испуганным лицом. Он не первый год служил на флоте и твердо знал, что любой вызов - этот или раздолбон, или новое неинтересное поручение. После него появились мичманы-ветераны. Связист, как самый старший из всех, сел на единственный стул в каюте и смотрел на Майгатова так, будто это он его вызвал, а не наоборот. Артиллерист пристроился у рукомойника и влюбленно рассматривал свои седины в зеркале. Старший мичман Жбанский вошел чуть ли не строевым, что, впрочем, делал всегда, но уже через минуту, чувствуя, что до начала совещания еще можно расслабиться, завязал с артиллеристом совершенно глупый разговор о погоде, будто и без разговора не ясно было, что в район Севастополя надвигается шторм. Впрочем, ему, как боцману, это было важно: мало ли, могли и швартовые не выдержать нагрузки. Последними пришли два мазаных-перемазаных мичмана-механика. Грязь, масла и солидол, густо лежавшие на их узких, длинных лицах, делали их близнецами, хотя фамилии у них, естественно, были разными.
