Френсис вступил в этот отверженный мир и направился к покосившейся деревянной лачуге, перед которой стояла запряженная в тележку лошадь с просевшей седловиной. За тележкой виднелась горка тележных колес, а рядом с ней — россыпь сковородок, жестянок, утюгов, кастрюль, чайников и целое море металлических фрагментов, уже безымянных.
В единственном окошке лачуги Френсис увидел, вероятно, Росскама, наблюдавшего за его приближением. Френсис толкнул дверь и предстал перед хозяином, человеком лет шестидесяти, круглолицым, лысым, коренастым, грязным, с широким и несомненно жилистым торсом и похожими на корни дуба пальцами.
— Здоров, — сказал Френсис.
— Угу, — сказал Росскам.
— Священник говорил, тебе нужна пара крепких рук.
— Может, и так. У тебя, что ли, крепкие?
— Покрепче, чем у многих.
— Наковальню поднимешь?
— А ты наковальни собираешь?
— Всё собираю.
— Покажи мне наковальню.
— Нет у меня наковальни.
— Так на черта ее поднимать?
— А бочку? Бочку поднимешь?
Он показал на керосиновую бочку, до половины насыпанную деревяшками и железным ломом. Френсис обнял ее и с трудом приподнял.
— Куда ее тебе поставить?
— Туда, откуда взял.
— Сам–то поднимаешь такие? — спросил Френсис.
Росскам встал и, без видимых усилий оторвав бочку от земли, поднял выше колен.
— Так ты в приличной форме должен быть, если такие таскаешь, — сказал Френсис. — Тяжелая дура.
— Эта, по–твоему, тяжелая? — сказал Росскам и вскинул бочку стоймя на плечо. Потом спустил ее на грудь, перехватил и поставил на землю.
— Всю жизнь поднимаем, — сказал он.
— Да уж вижу. Это все — твое добро?
— Все мое. Не раздумал работать?
— Сколько платишь?
— Семь долларов. А работа до темноты.
— Семь. Немного за ручную работу.
— Другие хватаются за такую.
— Надо бы восемь или девять.
— Найдешь лучше — берись. На семь долларов люди семью кормят целую неделю.
— Семь пятьдесят.
— Семь.
— А–а, ладно — один черт.
— Залезай на телегу.
Проехав на тележке минуты две, Френсис понял, что к вечеру копчик будет жаловаться, если доживет до тех пор. Тележка подскакивала на гранитных плитах и трамвайных рельсах; ехали молча по ясным утренним улицам. Френсис радовался солнечному свету и, глядя, как люди этого старого города встают на работу, открывают магазины и рынки, выходят навстречу дню имущества и прибыли, чувствовал себя богатым.
На трезвую голову Френсис всегда тяготел к оптимизму; долгая поездка на товарном поезде, когда выпить было нечего, открывала новые горизонты выживания, и, случалось, он даже сходил с поезда, чтобы поискать работу. Он чувствовал себя богатым, но чувствовал себя мертвым. Он не нашел Элен, он должен ее найти. Элен снова пропала. У этой женщины просто специальность такая — пропадать. Может, пошла куда–нибудь в церковь. Но почему не зашла в миссию за кофе и за Френсисом? Почему, черт возьми, каждый раз из–за нее Френсис должен чувствовать себя мертвым?
