Этот сундук был целой поэмой — печальной поэмой. Тут не просто изображалась обычная сельская сценка — картина повествовала о самой жизни, о том, как красота и совершенство неизменно разрушаются атакующим их хаотическим злом.
Вертя в руках сундучок, Семеркет увидел иероглифы внизу панели, инкрустированные слоновой костью на темном дереве: «Я, сей сундук, принадлежу Хетефре. Сделал меня Дитмос, ее муж, фараонов плотник».
Семеркет на мгновение представил себе, как Дитмос урывал минутку-другую от вечерней работы, чтобы сделать подарок жене. Было сразу видно, что плотник вложил в этот сундук всю свою любовь к жене и что он предвидел наступление того времени, которое отберет у них мгновения счастья.
Чиновник подумал о вещах, которые сам он дал Найе во время их женитьбы. Среди них не было ничего столь прекрасного, как этот ящик. Он вспомнил, как однажды жене захотелось иметь редкий цветущий кактус, который рос в пустыне на высоком утесе. Но он не захотел карабкаться за ним на такую высоту.
Семеркет осторожно поставил сундук обратно в угол комнаты.
Когда до него донеслись вечерние звуки и повеяло прохладным воздухом пустыни, он подивился тому, что судьба занесла его в это место. То был зачарованный город, где красота являлась законным платежным средством. Самое странное, что строители гробниц воспринимали это как должное, — как другие египтяне воспринимают колодезную воду или хлеб.
Семеркет почти надеялся, что не найдет среди них убийцы жрицы. Если же найдет, ему останется только сыграть роль, изображенную на крышке сундука Хетефры — роль ворона, который портит виноград, убивает совершенство. Строители гробниц жили в изоляции, созданной их привилегиями и уверенностью. Если убийца находился среди них, чиновнику наверняка суждено стать порывом ветра, который разрушит эту изоляцию.
Встревоженный Семеркет подхватил кошку, и она угнездилась у него на руках, успокаивая его своим мурлыканьем.
* * *
Когда рассвело, Семеркет направился к башне меджая Квара и увидел, что тот, раздевшись, присел у ее подножия и плещет на себя воду из кувшина. Чиновник уже успел понять, сколь священной является вода для деревни строителей гробниц. Ведь рядом с Великим Местом не было ни колодцев, ни ручьев; земля была суха, как мумии, которые лежали там в гробницах. Каждый день караваны ослов привозили строителям гробниц воду по крутой тропинке, идущей от далекого Нила.
— Вижу, чистоту ты ценишь больше утоления жажды, — дружелюбно сказал Семеркет, приблизившись к меджаю.
