Свет лился через окно в комнату, и жена заботливо склонялась над мужем, лежащим на тюфяке.
Семеркет с наслаждением вздохнул. Он всегда знал, что Найя к нему вернется. Они слишком любили друг друга, чтобы случилось иначе.
Потом на полях вдалеке он увидел птиц.
— Найя! — счастливо крикнул он и показал на них, не вставая с постели. — Найя, посмотри! Там, в бороздах, птенцы ибиса!
Он знал, как жена любит этих маленьких птиц, тычущих в борозды своими длинными черными клювами.
Семеркет отвел взгляд от залитого солнцем окна, и уголки его рта опустились.
Кто-то другой… Не Найя… Кто-то склонился над ним.
Когда эта женщина увидела, что Семеркет открыл глаза, она окликнула его по имени. Он услышал ее голос, словно бы пришедший из огромной дали. И это — не голос Найи.
Семеркет заморгал, пытаясь вернуться в залитую солнцем комнату со слюдяным окошком. Он просто должен закрыть глаза — и они с женой снова окажутся в кирпичном доме, и зайцы будут воровать с полей пшеницу…
Нет, не зайцы… А кто?
— Птенцы ибиса, — прошептал он и улыбнулся.
Женщина встала на полу на колени рядом с ним и потрогала его лоб.
— Птенцы ибиса? Семеркет, вы меня пугаете. Пожалуйста, не говорите так!
Он испытал немалое потрясение, когда странная незнакомка снова нагнулась и погладила его стриженные черные волосы, но едва осознал, что его так потрясло. Семеркет стряхнул ее руку.
— Ты не Найя, — пробормотал он себе негромко.
— Пожалуйста, вставайте, Семеркет. Если в вашем кушаке нет меди на добавочную выпивку, вас заставят уйти домой. Вы в любом случае должны уйти домой.
О чем она толкует? Он уже дома.
Занавеску в дверном проеме откинул внезапный порыв влажного ветра. Сирийский евнух проводил к тюфяку еще одного человека — худого, с бритой головой. Его лицо было пиршеством тиков и подергиваний, он держал у носа платок, чтобы спастись от запаха прокисшего вина и рвоты.
— Да, — сказал нервный человек. — Да. Это мой брат.
Семеркет услышал звяканье, когда медь перешла из рук в руки.
— Ненри?
Он хотел спросить, почему его брат здесь, у него в доме, но нарастающая паника заглушила его любопытство. Семеркет сел. Где Найя? Где слюдяное оконце? Что случилось с его маленьким домом со стенами из слепленных из ила кирпичей?
Откуда-то издалека до Семеркета донеслись тонкие крики. Он потряс головой, заставляя свое сознание закрыться от ужасных звуков. Но вопли, пронзающие голову, были теперь слишком громкими, чтобы их можно было заглушить прижатыми к ушам руками.
