— Я ищу информацию о царице Таусерт.
Мааджи ответил тихим возмущенным выдохом, высоко подняв брови.
— Ограниченный доступ, — сказал Мааджи. — Никого не пускают в то помещение без разрешения.
Семеркет удивился:
— Почему?
— Если я вам объясню, то какой смысл в ограничениях, верно?
Чиновник вздохнул про себя. Как и многие библиотекари, с которыми он раньше сталкивался, Мааджи смотрел на свитки в Доме Жизни, как на свою собственность, и считал, что им надлежит оставаться в целости и сохранности на полках.
Семеркет поднял знак министра, висящий у него на шее на цепи с яшмовыми бусинами:
— Это даст мне допуск?
Со скорбным вздохом сутулый библиотекарь встал, поправил одежду и исчез в глубине здания. После его ухода чиновник лениво опустился на колени, чтобы развернуть свиток, который читал библиотекарь. Глазам его открылись изображения самого вопиющего сексуального разврата. Рисунки были настолько экзотическими, что Семеркету по его наивности даже трудно было представить подобные позы — не говоря уж о том, чтобы ожидать увидеть такое в свитке, принадлежащем Дому Жизни.
— Ну? — издалека раздраженно позвал Мааджи. — Мне ждать вас тут до вечера?
Семеркет дал свитку свернуться. Когда он догнал Мааджи, библиотекарь указал на полку в отдельной комнате, полную свитков.
— Там, — сказал он и, не дожидаясь новых вопросов, быстро вернулся к своему папирусу.
В комнате «ограниченного доступа» находились еще двое людей. В одном из них Семеркет узнал по бороде ливийца, судя по всему — телохранителя, маячившего рядом со светлокожим господином, который прищурил на чиновника светлые глаза северянина. Хотя человек этот мог позволить себе личную Охрану, он был одет очень просто, а пальцы его оказались в чернильных пятнах. Чиновник увидел, что северянин держит у самого носа древние чертежи какого-то здания, и сделал вывод, что он — зодчий. Заметив, что на него смотрят, человек услужливо передвинул свитки в сторону, чтобы Семеркет мог подойти к полкам.
Они серьезно кивнули друг другу.
Семеркет выбрал свиток с полки, на которую указал Мааджи, развернул его, сел на пол и начал читать. Но минута шла за минутой, и он все больше разочаровывался. Свиток не имел никакого отношения к Таусерт. Это был трактат о ком-то, кого называли «великий преступник из Ахетатона» — видимо, он правил державой несколько столетий назад.
Семеркет отодвинул свиток, раздраженно поджав губы.
Человек, сидевший напротив, близоруко прищурился на него и отложил свои перья.
