Женщина сжала губы.
— Ты должен прекратить выкрикивать мое имя на улицах каждую ночь. Посмотри, что с тобой из-за этого сталось! На сей раз я смогла помешать мужу тебя убить.
— Я — твой муж! Я!
Его крик был таким яростным, что командир стражников резко высунулся из ворот, сжав в руке копье. Найя уловила в темноте это движение и покачала головой. Ворота слегка притворились.
— Нет, Кетти. Ты не муж мне. Больше нет.
— Я всегда твой муж.
— Мы произнесли формулу развода. Ты вернул мое приданое.
— Я не сознавал, что делаю! Я был пьян!
— А когда ты в последнее время не был пьян?
Он умоляюще посмотрел на нее.
— Этой же ночью я брошу вино, если ты хочешь. Отныне — только вода. Даже ни капли пива. Клянусь в том богами!
Ее глаза наполнились слезами. Женщина нежно покачала его голову, лежащую у нее на коленях.
— Что мне с тобой делать? Ты знаешь, почему я тебя оставила. Наш брак был проклят.
— Он стал благословением моей жизни.
Найя отвела взгляд и прерывисто вздохнула.
— Я думала, что он — благословение и моей жизни. Я считала так некоторое время.
Семеркет ухватился за эту мысль.
— И он сможет стать благословением снова!
— Нет. Так хотели боги.
— Боги, — мрачно пробормотал он, выплюнув это слово, как яд.
Избитый пошарил рядом — и стиснул рукоятку ножа, оброненного на мостовую. Он поднес лезвие к ее горлу. Изогнутый клинок прижался к нежному изгибу шеи.
— Если ты ко мне не вернешься, он тоже тебя не получит. Я убью тебя здесь и сейчас!
Раздался резкий скрежещущий звук, когда командир охранников рванулся на улицу, подняв копье.
Женщина не повернула головы, но ее голос был ровным.
— Нет! — твердо приказала она охраннику. — Уходи! Он этого не сделает.
Тот помедлил, все еще высоко держа копье.
Семеркет засмеялся.
— Откуда тебе знать, что я не сделаю этого? Наша кровь смешается на улице, а поэты станут воспевать это веками.
Женщина на мгновение замолчала, слезы потекли у нее из глаз.
— Потому что… Потому что, любовь моя, ты убьешь не только меня одну.
Прошло некоторое время, прежде чем до него дошел смысл этих слов. Потом он вздрогнул так, будто Найя ударила его чем-то тяжелым.
Она кивнула:
— Во мне ребенок Накхта.
Очень осторожно она отвела от своего горла кинжал, протянув оружие охраннику.
— Убери это, быстро, — негромко велела женщина — Туда, где он не найдет.
Потом, посмотрев на человека, женой которого когда-то была, взяла его руку, только что сжимавшую кинжал, и положила себе на живот.
Легкое движение под льняными складками обожгло его руку сильней, чем самый жаркий огонь, порезало глубже любого клинка. Черные глаза несчастного стали бездонными.
