Все повторялось. Непрожитая жизнь Ингигерды возродилась в судьбе ее дочери и брата Олава. Харальд был преисполнен решимости не допустить, чтобы его обманули, как обманули Олава. Он готов был снести горы и расплескать моря, но добиться своего. И княгиня против воли сочувствовала ему. Казалось, в ней проснулась собственная молодость и подавала ей весть. То, что не сложилось у нее, может сложиться у дочери. Ведь говорили же древние, что люди рождаются вновь…
Женщины ушли с пира довольно рано, пока мужчины не перепились и не начали буянить, но празднество продолжалось почти до рассвета. Веселились и в следующие дни — то в гриднице на Бабином Торжке, то на княжьем Дворе, — и Харальд неизменно был среди тех, кто отправлялся спать последним. А Елисава в эти вечера подолгу не могла заснуть, лежала, ворочаясь и невольно прислушиваясь к крикам, доносившимся из гридницы. Ей казалось, что она различает голос Харальда, громкий и ясный, как звук боевого рога, провозглашавший все новые и новые здравицы. Варяги рассказывали о своих подвигах, вспоминали погибших, а под конец допились до того, что стали, следуя древнейшему обычаю, поднимать кубки в честь богов: кубок Одина, кубок Фрейра, кубок Браги. К счастью, ни священников, ни самого князя Ярослава при этом уже не было. А Харальд, похоже, был заговорен не только от гибели в морских волнах, но и в волнах пива. В конце концов он помирился даже с Иваром, и два соперника бражничали вместе, распевая боевые песни, сложенные каким-то безымянным дружинным скальдом — о сражениях, битвах и добыче. И о том, что в конце славного пути каждый отважный воин получает в вечное владение семь стоп чужой земли, а конунг — восемь. Елисава и раньше слышала эту песнь, но теперь, растревоженная появлением Харальда и всем дальнейшим, чуть не заплакала. Она была женщиной, христианкой, дочерью русского князя и будущей королевой, но в ее крови, унаследованной как с отцовской, так и с материнской стороны, жила память о многих поколениях северных людей, искавших славы и добычи за морями. Сколько ее дедов и прадедов приводили в ужас население чужих земель и упокоились там навеки? Харальд был одним из тех, кто тоже в силу происхождения и воспитания не мыслил себе другой жизни, и его судьба вдруг вызвала в сердце Елисавы такой живой отклик, что она даже испугалась. Харальд был королем по рождению и одновременно викингом, со всем хорошим и всем плохим, что о них можно сказать. Ведущий род от богов, но не имеющий, где голову приклонить. Вызывающий восхищение у тех, кто его никогда не видел, и ненавидимый ближайшей родней. Покоряющий целые страны, но живущий на утлой деревянной посудине, носимой по всем морям. Один из тех, чья мать дома пряла стебли крапивы, чтобы соткать дерюгу и сшить для него штаны, в которых он доберется до Византии и там раздобудет себе новые одежды, но уже из драгоценного золотистого шелка. Король среди викингов и викинг среди королей… Где он в конце концов найдет себе место? Где для него выделят восемь стоп земли?
