Все это время Томчин что-то рассказывал, но Шешелю будто тампоны в уши запихнули, наподобие тех, которыми оберегают свои барабанные перепонки артиллеристы во время массированного обстрела неприятельских позиций. В ушах шумело, как после легкой контузии. Он почти ничего не слышал за исключением словосочетания «Лунная походка», периодически проскальзывающего в речи Томчина.
— Вы все поняли?
— Да, — кивнул Шешель.
— Тогда продолжим. Все по местам.
Шешель быстро допил воду. Ему показалось, что в первом стакане она была вкуснее, чем во втором, и уж тем более, чем в третьем, будто воду из разных источников набирали.
«Вы зря столько пьете. Чем больше в организме воды, тем больше потовыделения, ну и не только этого», — припомнил Шешель слова Томчина. Совету этому он не внял. Пришлось расплачиваться за невоздержанность.
Он молчал, когда ему водрузили шлем на голову. Но кислое выражение на лице лучше любых слов говорило: «Когда же закончатся эти мучения?»
В голову стучались безумные мысли, требовали пустить.
«Вот бы подкараулить Шагрея, сотворить с ним что-нибудь этакое, чтобы он уже не мог придумывать новые и новые пытки».
Тонкий канат уходил в небеса. На самом деле там — вдоль звездного неба шла балка, выкрашенная в черное, чтобы не выделялась на фоне космоса. На ней крепился механизм, который мог свободно передвигаться по балке. Он состоял из колесиков, подшипников и системы блоков, через которые и был перекинут канат. Один его конец опоясывал грудь Шешеля, а другой находился в руках техников. Когда Шешель делал шаг, техники тянули канат на себя, чуть приподнимая пилота и одновременно перемещая систему механизмов по балке, после канат медленно отпускался. С каждым шагом вся эта процедура проделывалась вновь. Шешель прыгал как кенгуру — так же высоко и так же далеко.
Техников набрали крепких и сильных. Для кандидатов на эту должность, видимо, устроили соревнования по перетягиванию каната. Рядом с ними пристроился Шагрей. Он следил за движениями Шешеля и подавал техникам команды — совсем как рулевой на лодке.
Техники натоптали, подготавливая эту сцену, потом заботливо стерли следы своего пребывания на лунной поверхности, а то, заметь их исследователь космического пространства, хватил бы его удар. Это хуже даже, чем забраться на Эверест и увидеть на его вершине флаг другого государства, а заодно и письмо с подписью и пожеланием дальнейших успехов. Такое испытал Скотт, когда дошел до полюса. Ведь за несколько дней до него там уже был Амундсен. Вся жизнь и все испытания — впустую.
