— О'кей. Закажем самому лучшему дизайнеру черную мраморную стелу с позолоченным вертолетом.
— По крайней мере, эта трагедия, подарившая мне самые счастливые дни моей жизни, будет увековечена.
— Самые счастливые дни, — повторила срывающимся голосом Принцесса. — Самые, самые…
И она вдруг зарыдала, не сдерживая ни слез, ни воплей, ни соплей.
Егерь не стал утешать миллиардерскую дочку.
Он подозвал отдохнувшую лайку.
— Ну что, красавица, пойдем подышим свежим воздухом? — В сопровождении верной собаки егерь, не оглядываясь, двинулся к двери. — Пусть наша гостья отоспится как следует.
Хозяин выпустил собаку на крыльцо и сам вышел следом.
— Пусть выспится…
Нарыдавшись, Принцесса уткнулась в подушку.
Теперь ей предстояло подвести хотя бы предварительный итог случившемуся.
Она никак не могла определиться в оценке того, что произошло, — то ей казалось, будто она совершила самую большую глупость на свете, то, наоборот, хотелось верить в сбывшуюся мечту, в мечту, которая осуществилась только наполовину.
Принцессу подташнивало, как после кросса по пересеченной местности.
Принцессу ломало от основания черепа до пяток, словно после центрифуги, настроенной на десятикратную перегрузку.
И особенно ныло и саднило там, где полагается, и чуть глубже.
Но она все принимала как должное и терпела.
Она привыкала к тому, что не менее получаса назад стала женщиной во всех смыслах этого изумительного слова.
Женщиной!
А ведь эта холеная красота могла остаться не востребованной ни одним настоящим мужчиной.
Женщиной!
А ведь эта принципиальная девственность могла уйти в мир иной, так и не познав ни любви, ни секса, ни взрывчатой смеси этих самых изумительных, самых непредсказуемых, самых желанных чувств.
Женщиной.
Теперь что бы ни случилось в дальнейшем, теперь какие бы зигзаги ни выписывала ее судьба, — то, что произошло так неловко, но так нежно, мило, восхитительно, навсегда останется в ее биографии такой же поворотной датой, как день появления на свет.
Женщиной!
Принцессу подташнивало, как после кросса по пересеченной местности.
Принцессу ломало от основания черепа до пяток, словно после центрифуги, настроенной на десятикратную перегрузку.
И особенно тупо ныло и саднило там, где полагается, и чуть глубже.
Но Принцесса все принимала как должное и терпела.
Пусть саднит.
Пусть ноет.
А еще нестерпимо клонило в сон.
Но Принцесса не могла так просто заснуть, не увидев хотя бы еще раз своего милого…
И вот он вошел с ружьем на плече — герой-хантер, да и только.
