— «Ешь, пей и будь счастлив», — тихо процитировал Николсон. — Вы полагаете, нам доведется снова увидеть Англию, сэр?
Файндхорн долго смотрел на него, сдвинув брови, затем понимающе кивнул и отвернулся.
— Забавно, что мы продолжаем мыслить обыденными категориями мира и спокойствия, — пробормотал он. — Не знаю, почему, но все мои мысли вертятся главным образом вокруг мисс Драхман и ребенка. — Несколько мгновений он молчал, скользя глазами по безоблачному горизонту, потом внезапно проговорил:
— Чудесный сегодня день, Джонни.
— Чудесный для того, чтобы умереть, — мрачно изрек Николсон. — Он коротко улыбнулся, поймав взгляд капитана. — Ждать всегда тяжело, но японцы — воспитанные джентльмены, — спросите у мисс Драхман, — и я не думаю, что они заставят нас томиться долгим ожиданием.
Николсон ошибся. Они заставили их томиться еще очень, очень долго. Прошел час, другой, наступил полдень, палящее солнце стояло практически вертикально в небесном горниле. Впервые капитан Файндхорн позволил себе роскошь робкой надежды: если с наступлением темноты им удастся миновать пролив Каримата и войти в Яванское море, то можно будет снова думать о доме. Солнце перекатилось через зенит, увлекая за собой горячий полдень, и снова поползли минуты: пять, десять, пятнадцать, двадцать — и каждая следующая с возрастанием надежды казалась длиннее предыдущей. Но в двадцать пять минут первого от надежды не осталось и следа: долгое мучительное ожидание закончилось.
Первым это заметил стоявший на баковой надстройке комендор: крошечное темное пятнышко материализовалось из знойной дымки на северо-востоке и отчетливо проявилось высоко над горизонтом. Несколько секунд пятнышко казалось неподвижной, бессмысленной зависшей в воздухе черной точкой. Затем почти внезапно начало набухать и увеличиваться в размерах с каждым вздохом наблюдавших, обретая форму и четкие очертания в подернутой легкой дымкой ярко-синем небе. Вскоре силуэт фюзеляжа и крыльев стал настолько различим, что можно было с уверенностью судить о классе самолета. Японский истребитель на бреющем полете — возможно, оснащенный дополнительными подвесными топливными баками. В момент, когда на «Вироме» опознали его, над морем стал слышен приглушенный гул пневмодвигателя.
Мерно рокочущий истребитель стремительно терял высоту, направляясь носом на танкер, однако менее чем в миле от «Виромы» самолет резко накренился на левый борт и на высоте около пятисот футов стал заходить на круг. Атаковать он пока не пытался, молчали и орудия «Виромы». Отданный капитаном Файндхорном приказ был вполне определенным: никакого огня по самолету, не считая оборонительного. Боеприпасы на танкере были в ограниченном количестве, и их следовало беречь до неизбежного появления бомбардировщиков.
