— Типичная либеральная трескотня. И ведь это же факт, что вы тоже не любите евреев.
Хирн почувствовал неловкость. Действительно… какие-то следы неприязни к евреям он в себе находил.
— Я не сказал бы этого.
Каммингс снова насмешливо улыбнулся.
— Или возьмите взгляды Конна на негров. Он, возможно, слегка гиперболизирует, но находится ближе к истине, чем вы полагаете. Если кто-то может переспать с негритянкой…
— Южанин не откажется, — перебил его Хирн.
— Или радикал… Для них это своеобразный защитный механизм, подпорка их морали. — Каммингс широко улыбнулся. — Вы, например, наверняка пробовали?
— Пробовал.
Каммингс вдруг уставился на свои ногти. Может быть, он почувствовал отвращение? Неожиданно он разразился саркастическим смехом.
— Знаете, Роберт, — заявил он, — вы просто либерал.
— Чепуха! — возразил Хирн.
Он сказал это движимый обидой, негодованием и излишне увлекшись спором, как будто хотел увидеть, далеко ли он может сдвинуть тяжелый камень, который придавил ему ногу. Это, несомненно, был наиболее фамильярный тон в разговоре с генералом за все время их общения друг с другом. Более того, это была самая вызывающая фамильярность. Богохульство и грубость всегда возмущали Каммингса больше, чем что-либо другое.
Генерал закрыл глаза, как бы взвешивая причиненную ему обиду.
Открыв их через несколько секунд, он скомандовал низким мягким голосом:
— Смирно!
Окинув Хирна строгим осуждающим взглядом, он продолжал:
— Отдайте-ка мне честь. — А когда Хирн взял под козырек, добавил, чуть заметно улыбаясь: — Довольно грубое обращение, не правда ли, Роберт? Вольно!
Вот сволочь! Несмотря на злость, Хирн помимо воли все же восхищался генералом. Каммингс обращался с ним как с равным… почти всегда. Но потом находил подходящий момент и, словно шлепнув Хирна мокрым полотенцем, одергивал его и восстанавливал такие отношения, какие должны быть между генералом и лейтенантом. А его голос был словно предательская мазь, которая жжет, вместо того чтобы успокоить боль.
— Что, может быть, я слишком несправедлив к вам, Роберт? — спросил он.
— Нет, сэр.
— Вы насмотрелись кинокартин, Роберт. Если у вас в руках пистолет и вы стреляете в беззащитного человека, то вы ничтожество, просто-напросто трус. Но это же нелепейшее положение, понимаете? Тот факт, что у вас есть пистолет, а у другого его нет, это ведь не случайность. Это результат всего того, чего вы достигли. И это значит, что если вы… если вы достаточно сознаете опасность, то на этот случай у вас есть пистолет.
