Доктор Дейнман слушал этот слегка звенящий, ровный голос со все возрастающим удовольствием. Его тянуло к Джорджиане Ксавьер как ни к одной из его пациенток.
И сейчас она начала раскрываться. Еще несколько таких сеансов – и у него будет достаточно информации, чтобы начать строить гипотезу об истинной природе ее проблем.
Джорджиана представлялась доктору Дейнману как невинное, частично слепое создание, поглощенное собственными чувствами, которое стоит перед темным стеклом и видит в нем только свое отражение. Со временем он очистит для нее это стекло, разгонит тьму и даст ей возможность взглянуть на внешний мир.
Эта перспектива казалась ему очень заманчивой.
Ксавьер подождал неделю и затем позвонил Тэре по домашнему номеру. Он был удивлен и заинтригован тем, что она до сих пор не позвонила ему сама, принимая во внимание то заманчивое предложение, которое он нацарапал для нее на своей визитке.
Он сразу же узнал ее голос. Одновременно самоуверенно-резкий и хрипловато-обольстительный. Его вновь поразило и позабавило это сочетание.
Она, в свою очередь, тоже сразу узнала его.
– О! – воскликнула она.
– Ты не вернулась в колледж? – любезно поинтересовался он.
– Нет. Я его бросила.
– Это не для тебя?
– Да.
– Потому что ты музыкант.
В ответ – нарочитое молчание.
– Я сделал несколько запросов, – продолжил он. – В первую очередь обратился к твоему бывшему преподавателю.
– Что?!
Он с удовольствием представил шокированное и возмущенное выражение ее лица.
– Мне надо сказать тебе кое-что очень важное, Тэра. Мой старый друг Моника Хелфрич сейчас в Лондоне. Она проводит мастер-класс, и я хочу, чтобы ты приняла в нем участие.
– Я? Играть для великой Хелфрич? Это что, шутка?
– Я возьму тебя с собой.
– Вы считаете, что это поможет? Думаете, вы нагоняете на меня меньший страх, чем она?
Ксавьера восхищала эта беззастенчивая прямота. Многие годы он был окружен льстивыми подхалимами, и ему до тошноты надоела их уклончивая манера выражать свои мысли. Ему казалось, что он слышал, как шевелятся их мозги, усердно взвешивая каждое слово, чтобы, не дай Бог, ненароком не задеть его.
– Итак, сколько ты играла на отцовской скрипке за последние недели, мм? – спросил он Тэру, вызывая в воображении ее образ – с взлохмаченной стрижкой и непокорной челкой, падающей на глаза. Эти прекрасные зеленые глаза. И фигура – такая миниатюрная и, однако, такая округлая, такая крепко сбитая.
– Три-четыре часа в день, – ответила Тэра.
