Она решила нарядиться в платье из сиреневого бархата. Основной изюминкой наряда являлся корсаж с откровенным вырезом, сужавшимся книзу, расшитый жемчужным зерном. А еще Кэтрин решила надеть плоеный воротник, края которого тоже были расшиты жемчугом.
Первой, кто встретил Кэтрин в Хансдон-Холле, была пухленькая блондинка Бет Спенсер — сестра ее отца, вышедшая в свое время замуж за Джорджа Кери.
— Привет, тетя Бет.
— Кэтрин, не называй меня тетей. Мне из-за этого кажется, что я старая рухлядь!
На щеках Кэтрин обозначились ямочки.
— Извини, Бет. Это мамина идея.
Тетка закатила глаза.
— У нее правил и инструкций больше, чем у самой королевы. Надо будет с ней поговорить…
— Кэтрин, дорогая, ты, как всегда, выглядишь потрясающе. — Ее в щеку поцеловала Филаделфия. — Не сомневаюсь, что это платье тоже твоих рук дело.
— Да, моих. Я сделала тебе дюжину эскизов. Выберешь сама, что тебе по душе.
— Как мило! Дай я познакомлю тебя с моей подругой Лиз Уидцрингтон. Лиз, это леди Кэтрин, которая придумала для королевы несколько самых эффектных нарядов.
— Рада знакомству, Лиз. Пожалуйста, зови меня Кэт.
— Ах, какие красавицы меня окружают!
Кэтрин резко обернулась на знакомый голос.
— Роберт! Вот уж не ожидала тебя увидеть. Ты стал таким… крепким. Загорел на границе и растерял нынче модную бледность.
— Ну и слава Богу! А то при английском дворе не отличить мужчину от женщины.
— Не недооценивай нашу малышку Кэт. Я научила ее безошибочному способу отличать мужчину от женщины, также как мужчину от мальчика.
В смешке Филаделфии присутствовал некий намек.
Роберт поцеловал ее в щеку.
— Наверное, из-за твоего непристойного чувства юмора ты моя самая любимая сестра.
— Так это Филаделфия твоя любимая сестра?
Рядом оказалась Кейт, которая отвела руку в сторону, будто собираясь дать Роберту затрещину.
— Самая любимая сестра после тебя, Кейт! — расхохотался Роберт.
Кэтрин с удовольствием наблюдала за ними. Ей всегда было тепло и уютно в этой семье.
— А вот и мой гость — объявил Роберт. — Не стану говорить, кто он, сами догадайтесь.
Кэтрин вскинула голову, и у нее отпала челюсть, когда высокая фигура вступила в комнату. Он принял ванну и побрился. Безрукавку из овчины сменила отлично выглаженная сорочка. Но сквозь тонкий налет респектабельности все равно проглядывала дикая, грубая мужественность. Не скрывая обожания, все смотрели на него. Филаделфия протянула ему руки.
— Как будто сам легендарный граф Босуэлл объявился перед нами собственной персоной.
