— Говорят, вы в Америке работали с лошадьми, — сказал Грегг.
— Только с простыми рабочими лошадьми. На которых пасут скот.
— Эти лошадки тоже работают, — сказал Грегг, кивая в сторону конюшни. И не воображай, что это не так, говорил его тон. Видимо, он кожей почувствовал недоверие Брета к заведению, где все сияло столь неестественной чистотой. Грегг перевел глаза на Элеонору, которая стояла позади Брета, и сказал:
— Гляньте, кто вас ждет в сбруйной, мисс Элеонора.
Как бы в ответ на его слова из глубины домика возник мальчик. Вид у него был весьма неуверенный, словно он не ждал, что ему кто-нибудь обрадуется. Хотя он был одет по-другому, Брет его сразу узнал. Это был тот самый мальчик, который сидел верхом на льве, когда они с Элеонорой проезжали мимо ворот Клер-парка. На нем уже не было леопардовой шкуры, но все равно его наряд поражал воображение: полосатая футболка, плотно облегавшая его тощее тело, бриджи, которые были ему так велики, что свисали складками, на голове — жокейская шапочка, из-под которой выглядывала прокладка от защитного шлема, на ногах — грязные красные мокасины.
— Тони! — воскликнула Элеонора. — Что ты здесь делаешь?
— Я пришел на урок, — ответил Тони. Глаза его шныряли, как две ящерицы.
— Но у тебя нет сегодня урока!
— Разве нет? А я думал, что есть.
— Ты отлично знаешь, что у тебя нет урока во вторник.
— А я думал, сегодня среда.
— Ты бессовестный лгунишка, Тони, — деловито отметила Элеонора. — Ты прекрасно знаешь, что никакая сегодня не среда. Ты просто видел меня в машине с незнакомым человеком и пришел разнюхать, кто это такой.
— Элеонора! — укоризненно проговорила Беатриса.
— Ты не знаешь, что это за тип, — отозвалась Элеонора, так, словно предмет спора не стоял перед ними. — У него маниакальное любопытство. Пожалуй, это единственная черта, которая роднит его с человеческим родом.
— Дай ему урок, и пусть не приходит завтра, — предложил Саймон, глядя на Тони с брезгливой гримасой.
— Нет уж, пусть не воображает, что на урок можно заявиться, когда ему придет в голову! — отрезала Элеонора. — И вообще я ему сказала, чтобы он в таком виде здесь не показывался. Велела я тебе надеть ботинки или нет, Тони?
Черные глаза перестали бегать, как ящерицы, и исполнились глубочайшей скорби.
— У папы нет денег на ботинки, — проговорил он со слезой в голосе. Надо было иметь каменное сердце, чтобы не посочувствовать бедному мальчику.
— У твоего папы доход 12 тысяч в год без налога, — парировала Элеонора.
