, главы из «Братьев Карамазовых», медицинские учебники, стихотворение Анны «Dichter»
[9], прочтенное мне во время сеанса анализа: в нем она выражает желание быть Давидом при моем Сауле. Все, что я знаю наизусть, уйдет, исчезнет.
Мой пересказ наверняка будет очень неточным; стиль ее прозы не слишком элегантен, но прост и прям.
На гостиничной писчей бумаге, в изящной серой итальянской папке с названием «Строго конфиденциально»…
1
Я влюбился в свою жену Анну.
Самое странное в этом то, что мне шестьдесят, а Анне — сорок три; мы женаты двадцать пять лет, и у нас несколько детей. Кроме того, в силу стечения самых разных неблагоприятных обстоятельств, почти половину нашего брака мы спали в раздельных спальнях.
Все стало меняться в один прекрасный вечер, начинавшийся вполне заурядно — с визита к коллеге. У нас была весьма бурная дискуссия. Домой я отправился с чувством удовлетворения и в то же время со смутным ощущением печали. Когда я пришел, в доме стояла тишина. Я поднялся в спальню, на ходу снимая воротничок. Из-под двери в спальню старшего сына — первокурсника университета — пробивалась полоска света, и я подумал, что он готовится к занятиям. А может, читает запрещенную литературу? Из-под двери в комнату жены тоже пробивался свет; наверное, она читает роман или детектив, решил я и прошел мимо, даже не пожелав ей спокойной ночи. Я разделся и лег в постель.
Согласиться с угасанием либидо — противно моему характеру. Да и Анна полностью не утратила привлекательности в моих глазах. Долгое время я пытался вызвать в ней ответное чувство, но теперь уже оставил эти попытки, считая их бесполезным занятием. Я либо сублимировал>{73}, либо цеплялся за воспоминания о нашей страстной юности. В школьные годы у меня находили некоторые способности к рисованию; во время нашей страстной любви она послужила воскрешению моего таланта, позволив сделать с нее несколько чрезвычайно эротических зарисовок. Я продолжал их бережно хранить и — использовать. Я собирался воспользоваться ими и в ту ночь и уже отпирал шкафчик, когда отворилась дверь и появилась улыбающаяся Анна в прозрачном пеньюаре.
— Я чувствую себя лучше! — сказала она с блаженным выражением на лице, залезла в мою постель и сняла пеньюар.
Когда я лег рядом, она обняла меня, притянула к себе и впилась своими губами, в мои. Эта женщина — с ее морщинками, отвисшими грудями, располневшей талией — была мне незнакома. Где та стройная фигурка с моих эротических картинок? Эту я не хотел. Я ненавидел ее за годы отказов, которыми она карала меня за увлеченность работой, и сердился — она, видите ли, нахальным образом сочла, что я ни с того ни с сего возжелаю ее. Да, теперь я не хотел ее; она вызывала у меня отвращение — словно подо мной извивался суккуб. Вагина ее была вялой; мне же нужно было почувствовать хватку, но этого не было и в помине. Мне недоставало моих рисунков. Я хотел зарычать: «Оставь меня наедине с воспоминаниями о тебе!»
