Сначала он почуял, что тело Рунни, самого легковесного в отряде, уже не просто свисает с плеча, но сильно давит на него. Затем холод добрался до ног: они отяжелели, и Алек уже не шёл, а ковылял, со злобой на собственное, поддающееся слабости тело, ощущая, как холод превращает кровь в морозный лёд. Затем — глаза. Он начал видеть странные вещи: люди и чудовища то взлетали к потолку, к белым вспышкам, но не замечали этого взлёта, продолжая биться до последнего вздоха; затем опускались чуть ли не по колено в землю, в дымный чёрно-жёлтый туман, мелькая в нём странными тенями, — и всё-таки не видели собственных странных перемещений. Теперь Алек не мог и просто так взглянуть в сторону: в глазах полыхали высверки молний, едва в поле зрения попадали горящие факелы на полу или вспышки от того светского хлыща, который так здорово, мастерски управлял огнём.
… Управлял огнём. Немеющие, плохо ворочающиеся мозги уцепились за эту мысль. Он присмотрелся сохнущими, больными глазами и сквозь фантасмагорию лихорадочного света и безумных теней всё-таки разглядел и понял: огненные вспышки Бродира слабеют. Чародей ранен? Или ослабел? В любом случае — весть плохая. Без его огня, при свете лишь нескольких факелов, большинство из которых погасло (при вспышках видно, как они дымятся), Всадникам живыми не пройти.
Алек машинально поднял туго ворочающиеся глаза на стену пещерной залы. Сердце замерло, когда, покачавшись, стена установилась на месте. Тусклая вспышка. Камни, составляющие стену, появились отчётливо.
Он взглянул на пятерых, в кругу которых стоял. Язык совсем тяжёлый, но Алек заставил себя говорить:
— Стена чёрная…
Слова выползли изо рта, словно те же Ползуны, только подраненные. В криках, рыке и пронизывающем тело визге их никто не услышал. Тогда он разозлился и сквозь пелену в глазах, сквозь ледоходный гул и треск в ушах рявкнул (показалось ему):
— Стена чёрная!
Ближайший к нему Всадник дрогнул. И — наступила пауза, в мгновения которой Алек погрузился в сумеречный туман, такой плотный, что сжимал его тело ледяными оковами.
Далёкий крик, призрачный, будто из тяжёлого сна, снова вытащил его на поверхность, к людям:
— Стены чёрные!.. Стены чёрные!..
Снова бредовое мелькание в глазах. Левая рука, застывшая придерживая Рунни за пояс, теперь бессильно висела, застрявшая в том же поясе оруженосца. Ноги он ещё чувствовал и упрямо шёл, не заботясь ни о врагах, ни о соединении со своими. Шёл по странной инерции, пока вдруг грохочущий крик не свалился на него, словно водопад, смывая болезненную тяжесть и леденящий холод в ногах:
