Создавалось впечатление, что в лесу, кроме него, нет и никогда не было ни одной живой души. Ни мышонка, ни лягушки, не говоря уже о какой-нибудь съедобной зверушке. Только круглая как каравай (царевич сглотнул слюну) луна начинала просвечивать сквозь синеющее небо над головой, да тишина, которую не в силах был заглушить даже шум, производимый перемещением незадачливого охотника, пронизывала лес.
Царевич опустил лук, присел на поваленную сухостоину, уронил голову на руки и
задумался.
Охотника из него явно не получалось, а вернуться в лагерь с пустыми руками после такого помпезного отбытия было просто невозможно.
Никак.
"Нет, никто и слова не скажет, и Серый уже наверняка поджаривает на вертеле подстреленного глухаря (при этой мысли желудок Ивана зашелся в конвульсиях), НО НЕ МОГУ Я ВЕРНУТЬСЯ ПРОСТО ТАК — ЭТО СЛИШКОМ! В конце концов, это МОЙ поход, МОЙ единственный в жизни шанс доказать всем, и себе в первую очередь, что я чего-то да стою, что я — царевич, будущий правитель, витязь, которому не страшны никакие преграды! А книжки читать и дьячок может. А пока единственное, что я смог — это заблудиться, потерять все снаряжение, жить на милости Сергия и его сестры и попадать на потеху всем из одной нелепой ситуации в другую, еще более дурацкую. Слюнтяй. Раззява. Неудачник. Королевич Елисей постыдился бы даже признаться бы, что знаком с таким. Ничтожество. И если уж ничего хорошего из меня выйти не может, то…" — Иван невзначай поднял голову и остолбенел.
Согласно лучшим канонам повествования, шагах в десяти от него мирно щипал травку заяц.
Ничего не подозревающий упитанный грызун с завидным аппетитом (желудок заново забился в агонии) объедал какой-то кустик неопознанной травы и не обращал ни малейшего внимания на голодного хищника вида Царевичей, подвида Иваны, плотоядно впившегося в него глазами.
Охотник со всей возможной предосторожностью снова натянул тетиву и стал потихоньку подниматься. По зайцам из положения "сидя" не стрелял ни один из героев.
Хрустнула сухая ветка, невесть откуда взявшаяся под ногой.
Ушастый вздрогнул и обернулся.
Царевич, презрев условности, навел на него лук и уже был готов пустить стрелу, как вдруг…
Естественно, раз уж на то пошло, это "как вдруг" просто должно было случиться.
— Не губи меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь!..
Вот оно!
Началось!
От неожиданности, что с ним такое вообще когда-нибудь могло произойти, пальцы Иванушки разжались, и лук с глухим стуком упал на траву.
