В Москве на Лубянке прочитали путаное письмо особиста из Бреста и на всякий случай до разбора дела посадили Мессинга в Бутырку, в отдельную камеру, где еле умещалась прикрепленная к стене откидная кровать. В отличие от других заключенных, которым представили обвинение и днем не разрешалось спать, для Мессинга сделали исключение – его кровать постоянно находилась в горизонтальном положении. Он двое суток проспал и не ел, о чем раздатчик из пищеблока доложил дежурному надзирателю. Тот пожал плечами и изрек:
– Даже если ненормальный, то, жрать захочется, выхлебает и нашу бурду.
Мессинг приходил в себя и постепенно разминал тело, не подозревая, что позже литзаписчик изобразит в его мемуарах переход границы как легкий и беспрепятственный, опишет, как, не найдя свободного номера в гостинице, он будет ночевать на полу в синагоге… «Я вступил на советскую землю с тысячами (!) других беженцев, ищущих спасения от фашистского нашествия». Вот тебе и граница на замке. Впрочем, если и был замок, то очень непрочный. 20 июня 1941 года, за два дня до войны, в брестском парке, где играла музыка, одетые в штатское немецкие офицеры приглашали танцевать местных девушек. А после начала войны выяснилось, что диверсантами были вырезаны километры кабеля, что немцы по фамилиям, именам и отчествам через мегафоны обращались к начальникам застав, предлагая им сдаваться без боя…
Но Мессинга, лежавшего на жесткой кровати в Бутырке, волновало другое – как примут его в новой стране?
Он предполагал, что у Сталина, как и у Гитлера, мог быть свой ясновидящий, свой гипнотизер высшего класса. Иначе обвиняемые на процессах 1937–1938 годов, возможно, так не бичевали бы себя. Мессинг, обладая отличной памятью, дословно запомнил их допросы на суде, печатавшиеся в польских газетах.
«Прокурор Вышинский в открытом суде в присутствии иностранцев обращается к Каменеву:
Вышинский. Как оценить ваши статьи и заявления, в которых вы выражали преданность партии? Обман?
Каменев. Хуже обмана.
Вышинский. Вероломство?
Каменев. Хуже.
Вышинский. Хуже обмана, хуже вероломства – найдите это слово. Измена?
Каменев. Вы его нашли!
Вышинский. Подсудимый Зиновьев, вы подтверждаете это?
Зиновьев. Да.
Вышинский. Измена? Вероломство? Двурушничество?
Зиновьев. Да».
Мессинг чувствует явную режиссуру на процессах, проводимых Сталиным. На лицах подсудимых не видно следов пыток, к тому же они слишком упорствуют в доказательстве своей вины. Мессинг не исключает воздействия на подсудимых сильного гипнотизера.
