Глава 10. Беседы в белой ночи
Проходя к себе, Гранцов заметил полоску света под дверью Гошкиной комнаты.
Он заглянул без стука, чтобы не разбудить брата. Но Добросклонов не спал.
— Не спится, няня, здесь так душно, — сказал он. — Я, наверно, отвык спать по ночам. Сегодня днем, признаюсь, полчасика подремал в сарае, прямо на бревнах. И вот теперь — не заснуть. Мне и завтра надо дрова колоть? Отвык я от таких упражнений на воздухе.
— Зато от бессонницы помогает.
— Что-то незаметно.
— Ничего, привыкнешь.
— Я не собираюсь привыкать, — сказал Добросклонов. — Я не собираюсь сидеть здесь всю жизнь. Надо что-то делать, надо звонить, надо носиться по городу, надо в Москву слетать. А я тут дрова колю. Да еще дубовые!
— Дубовые горят жарче, — сказал Гранцов. — Очень они нам пригодятся в субботу поутру. За сауну-то я спокоен, она электрическая. Нам главное дело русскую баню раскочегарить. Новых хозяев надо ублажить всенепременно.
— Вот жизнь, — с ненавистью протянул Гошка. — От кого я это слышу? Баня, дрова, ублажить каких-то подонков? Ты же был моим богом… Особенно когда вернулся из Сомали.
— Из Эфиопии, — поправил Гранцов.
— Какая разница? Натуральный бог войны, с непробиваемой кожей, бесцветными глазами, с точными и резкими фразами… Тебя надо было тогда лепить, ваять, увековечивать. И что теперь?
— Знаешь, — сказал Гранцов, — бог войны совсем не такой фотогеничный.
Он присел на край стола, ненадолго задумавшись.
— Я тоже видел бога войны, — сказал Гранцов. — Он был в ватнике и солдатской шапке. И автомат ППШ висел на плече стволом вниз. Не по уставу, но о-очень удобно.
— И где же ты его видел?
— На фотографии. В Военно-Морском музее. Это Цезарь Куников. Был такой командир морпехов.
— Ну, сейчас ты скажешь, что с детства мечтал стать таким, как этот Куников, и все такое.
— Ты сам знаешь, что я с детства мечтал стать военным. И стал.
— Скажи еще, что с детства мечтал убивать.
— Что?
— А то, — мягко произнес Добросклонов. — Быть военным — значит убивать. Такая работа. Ты не знал?
— Об этом не думаешь.
— Ты много убил?
— Не считал.
— Вот не верю, — сказал Добросклонов. — Ты же все считаешь, все рассчитываешь, все запоминаешь. Просто не хочешь признаться. Что, совесть мучает?
— Причем тут совесть? Я не Раскольников, — сказал Гранцов. — Ты же сам сказал, работа такая. И хватит об этом. Сейчас у меня, слава Богу, совсем другая работа.
Братья замолчали.
— Нет, ты не заводись, — сказал, наконец, Добросклонов. — Я же не подкалываю. Я даже рад, что ты ушел из армии. Довольно тяжело жить рядом с героем. Слишком давит такое родство. Ты герой, а я, получается, говно.
