— Всякое бывает.
— Бывает. Но с тобой, дорогой, очень часто, — покачала она головой. — Признаться, я никогда не доверяла твоему напарнику — странноватый он какой-то субчик.
— Папа, тебе больно? — то и дело спрашивала Лика, стоя поблизости и теребя свою тряпичную куклу.
Мак и Жак были тут же и внимательно наблюдали за действиями Зины и выражением моего лица.
— Не понимаю я Лаэрта. Ну, ударил бы меня кулаком по физиономии или, на худой конец, двинул бы бутылкой по голове — это куда ни шло. А то кусаться! — рассуждал я. — Чуть кусок мяса от руки не отхватил.
— Видишь, мам, большие дяденьки тоже кусаются. А ты нас за это ругаешь, — сделал вывод Мак.
— Помолчите! Что за бесчувственные дети?! Папе и без того больно, — сказала Зина. — Хэнк, зачем ты пьешь с подчиненными? Выбрал себе еще веселую компанию — Лаэрта. Он же совсем не дружит с головой. Хочется, пожалуйста, пей дома, никто не запрещает — не будешь тогда сожалеть, что тебе не проломили бутылкой голову. Удивительно, как он тебе только кость не задел? В общем, ты получил хороший урок.
— Выпили-то мы так — пустяки. Ты же знаешь, что от спиртного у меня начинаются головные боли. Но, понимаешь, работали целый день, устали, как черти, и решили вечером немного расслабиться, — произнес я в свое оправдание. — Что у нас сегодня на ужин?
— Ничем порадовать не могу — обычный ужин из концентратов. Есть зелень, сорвала сегодня в парнике. Тебе положить?
— Да.
Я поводил ложкой в густом коричневом месиве, налитом в мою тарелку, и тихо пробормотал:
— Стоит ли удивляться, что Лаэрт напал на меня? От такой пищи сам скоро будешь бросаться на живых людей.
— Что ты говоришь? — спросила она. — Я не слышу. Дети, идите играть в комнату. Не мешайте папе, дайте ему спокойно поесть.
— Лаэрт, говорю, достал для меня сухари на комбинате. Или утащил? Впрочем, не важно. Но я позабыл принести их из конторы.
— Жалко. Сухари бы нам пригодились, — сказала Зина, стоя ко мне спиной. Она хлопотала на кухне и надо отдать ей должное, получалось это у нее быстро и ловко. Помимо бесчисленных кухонных дел, на ней лежала забота о воспитании троих наших детей. Да и за парником ухаживала в основном Зина. Как она умудрялась справляться со всем этим, оставалось для меня загадкой. Потом, она была сообразительнее меня в решении чисто практических вопросов. Словом, была гораздо более приспособленной, чем я, к нынешней жизни. Однако, зная, наперечет все ее заслуги и достоинства, никаких особенных чувств, кроме признательности, я к ней не испытывал. Она это прекрасно понимала и страдала, что служило для меня постоянным укором. Ведь без нее и детей я не представлял своего существования.
