Наверное, надо было ему что-то сказать, чтобы привести его в чувства, вернуть к реальности. Например: «Плохая погода, Лаэрт. Угнали наш автофургон. Во дворе бесплатно раздают довоенные продукты». Но нет, глупо. На ум мне не шли нужные слова. Да и поймет ли он сейчас вообще человеческую речь в этом своем зверином облике? Крайне сомнительно!
Лаэрт пригнулся и прыгнул на меня, нацеливаясь на мое горло. Почувствовать еще раз на себе укусы его зубов было свыше моих сил. Я уклонился от него и с разворота двумя сцепленными ладонями ударил ему по затылку. Лаэрт шумно всем телом упал на пол. Но всегда и во всем он отличался завидным упрямством. И сейчас он, сразу привстав, ухватил зубами за штанину моих брюк. Не выдержал и затрещал грубый материал. Чтобы он отпустил штанину, я крепко съездил его ногой под ребра. Но не удержал равновесие и, задев стол, с которого полетела пустая бутылка из-под самогона, стаканы и объедки сухарей, растянулся на полу. Недалеко от меня, постанывая, лежал Лаэрт.
«Черт! Хорошо хоть, что не оказалось свидетелей этой безобразной сцены. Не придется теперь отвечать перед управляющим» — подумал я. Неужели этот самогон довел нас до полного помутнения рассудка — в большей степени, конечно, Лаэрта — и мы не отдавали отчета собственным действиям? Но зато сейчас у меня в голове не осталось от спиртного и следа. Поэтому, наверное, все случившееся представлялось мне в столь отвратительном свете.
Я присел на корточки возле Лаэрта и похлопал его по щекам.
— Эй, приятель, слышишь? Довольно притворяться, у тебя ничего не повреждено. Ты сам виноват: считал, что будешь мне грызть мою руку, как сухарь, а я стану спокойно на тебя смотреть, улыбаться и подбадривать. К тому же ты мне порвал казенные брюки. Неизвестно еще, когда нам выдадут новую одежду.
Лаэрт не прореагировал на мои слова и продолжал лежать с закрытыми глазами. Что ж, если ему это нравится, то пускай себе лежит. На дне бутылки оставалось несколько капель самогона. Я засучил рукав свитера, вылил их, кривясь от боли, на свои раны и стянул руку носовым платком. Вид конторы завтра утром мог повергнуть в шок моих коллег-крысолосов, и я немного прибрал в ней — поставил на место стол и стулья, подмел пол. Затем, взглянул на прощание на Лаэрта — он приподнялся, и делал попытки встать — подтянул съехавшие брюки, надел куртку и с банкой машинного масла под мышкой вышел на улицу.
— Ничего, ничего, Хэнк, потерпи минуту. Пустяки. Я привыкла уже лечить твои раны, но пора бы быть тебе осмотрительнее, — говорила Зина, бинтуя дома на кухне мне руку.
