Когда эдаким образом мне отрубили однажды «хвост» по самые уши, я потерял пиетет и возопил. Лев Юрьевич хладнокровно переждал авторскую истерику и поинтересовался:
— Фамилию твою набрали правильно?
— Да, — вынужден был признать я.
— Ну вот, — удовлетворенно произнес Новоженов. — Сегодня еще сто тысяч человек узнают, что ты есть. Скажи спасибо.
И я благодарил Новоженова и учился у него относиться ко всему философски… Но, кажется, так и не выучился.
Насчет правильно набранной фамилии — Новоженов как в воду глядел.
Году эдак в восемьдесят четвертом случилось одно из первых моих выступлений: на окраине Москвы, в парке имени Дзержинского.
Дзержинского там как раз не хватало. Придя за кулисы, я обнаружил там пьяного в зюзю конферансье — москонцертовского детинушку в розовой рубахе. Детинушка явно нуждался в расстреле.
— Старик, — сказал он, когда я втолковал ему, что в числе прочих приглашен выступать. — Как тебя объявить?
Видя состояние товарища по эстраде, я печатными буквами написал в тетрадке свое имя и фамилию, выдрал лист и отдал его в нетрезвые руки. Конферансье прочел и сказал:
— Это мало.
— Нет-нет, — торопливо заметил я. — Совсем не мало. Больше ничего не надо!
— Старик! — ответил детинушка и, приобняв, обдал меня запахом, свойственным этой местности. — Ты не волнуйся, я тебя объявлю. Это моя работа — подать артиста публике…
И он меня подал.
— Выступает! — торжественно крикнул детинушка, как будто за кулисами ждал выхода как минимум Кобзон. — Лауреат премии журнала «Крокодил», лауреат «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты», лауреат…
Минуты за полторы он напророчил все звания, которые мне предстояло получить в ближайшее десятилетие, и закончил:
— Виталий Шендрякевич!
Минимум раз в неделю в те годы я приходил в «МК» — и не только к Новоженову. Через пару дверей по тому же коридору в «Комсомольце» работал Александр Аронов.
Простенькая песенка «Если у вас нету тети…», мигом ушедшая в народ после выхода «Иронии судьбы», не сделала всенародно известным ее автора: он поразительным образом не умел — или не хотел — быть знаменитым. Поэзия Аронова — мощная, самобытная (как невозможно было ни с кем перепутать и самого Аронова: кряжистого, похожего на сильно выросшего тролля), — еще ждет своего часа. Хорошему стихотворению некуда торопиться, но — прочтите «Когда горело гетто…», прочтите «1956 год» и удивитесь, что вы прожили десятки лет, не зная ни этих стихов, ни фамилии их автора.
