Поезда – чистые, высокоскоростные и тихие (Париж первым начал использовать резиновые шины в подземке, а затем его примеру последовали Монреаль и Мехико), совсем не такие, как эти ужасно грохочущие, забитые мусором подземные нью-йоркские грузовики. Без каких-либо затруднений я закончила свое путешествие на площади Этуаль (буквально – «Площадь Звезды», потому что она имеет форму звезды, от которой отходят, как лучи, улицы) или, как ее сейчас называют, площадь Шарля де Голля. Парижане, вероятно, отдают предпочтение своим старым традициям, потому что на многих табличках было зачеркнуто имя Шарля де Голля и сверху написано «Площадь Этуаль».
Можно, конечно, не знать эту площадь, но она знаменита по меньшей мере по двум причинам: там находится Триумфальная арка, и это один из концов Елисейских полей. Арка, действительно, впечатляет своими размерами и красотой. Наполеон построил ее как въезд в город, чтобы его овеянные славой и победами солдаты могли пройти под ней триумфальным маршем. И, разумеется, Елисейские поля это та громадная улица, на которой можно встретить замечательных и красивых людей. По бокам Елисейских полей располагаются ресторанчики, стилизованные шоу-балаганы, кинотеатры и самые элегантные офисные здания.
Но я уже устала от прогулки пешком, и поэтому решила отдохнуть в ближайшем кафе. Потягивая лимонад, я откинулась в кресле и просто наблюдала за проходящим передо мной миром – прелестными парижскими девушками в своих сногсшибательных, по последней моде нарядах и тем специальным выводком парижан, которые похожи на Жана Поля Бельмондо.
Я начала фантазировать, что вдруг один из них, прохожий в безукоризненно сшитом, без единого пятнышка белом костюме подсядет ко мне, бросит на стол пригоршню франков, чтобы заплатить за мою выпивку, затем молча возьмет меня за руку и поведет вниз по Елисейским полям, чтобы привести, допустим, в расположенный рядом «Отель Георга V». Затем, не говоря ни слова, мы проскользнем в холл и получим вежливые поклоны – знаки признания и уважения – от обслуживающего персонала. Мы войдем в лифт, а затем прошествуем вдоль ослепительно белого коридора и ступим в столь же ослепительно белую комнату.
Там, возможно, под музыку Моцарта, мы займемся медленной, сверхвосхитительной, чувственной любовью, двигая наши тела со всей грацией фильма с замедленной съемкой. Затем мы – не будучи в силах выдержать хотя бы еще один миг – взорвались бы в помрачающем уме оргазме, и комната приняла бы желтый, как дыня, оттенок, а музыка почти поглотила бы нас, медленно переходя к теме из «Эльвиры Мэдиган».
