«Абсолютно, — ответил тот. — Я бы вам сказал, если было бы плохо. Ее всю в больнице только что осмотрели. Это просто шок. Хорошо отдохнуть — и все пройдет.» Санитар вышел, помог мне вылезти и подняться по ступенькам, хоть я и сама бы прекрасно справилась. Я заметила, что сестра все время поглядывает на меня краем глаза — как и раньше. Стоя на крыльце, я услышала, как она прошептала санитару: «А мне кажется, она еще не очень хорошо выглядит.» Тот похлопал ее по руке и сказал: «С нею все будет отлично. Только не давайте ей волноваться.»
«Мне всегда так говорили, — пожаловалась она. — А она волнуется, и всё.» Санитар сел в машину. «Ее даже не задело, женщина.» Он хлопнул дверцей. «Задело!» — воскликнула моя сестра, наблюдая, как машина отъезжает. Она провожала ее взглядом, пока та не заехала на холм и не скрылась из виду. А я по-прежнему смотрела в настил крыльца, поскольку точно не знала, что случится дальше. Я часто чувствую, когда что-то должно произойти, а когда я это чувствую, то стараюсь совсем не шевелиться — пусть происходит. Никакого смысла об этом думать или пытаться остановить. В тот момент у меня не было никакого ощущения, что должно случиться что-то особенное, однако я предполагала, что мне правильней будет ждать, и пусть сначала предпримет что-то сестра. Она стояла все там же, прямо в фартуке, обрывая кончики стеблей красной ивы, торчавшие из куста рядом. Она по-прежнему отказывалась на меня смотреть. Потом пробурчала: «Чего бы нам в дом не зайти? Тут холодно.» Я открыла дверь и вошла.
Я сразу увидела, что она там все перестроила — только наоборот. В доме всегда были прихожая и гостиная, только прихожая раньше располагалась по левую руку от гостиной, а теперь — по правую. Интересно, подумала я, почему я не обратила внимания, что парадная дверь сейчас — с правой стороны крыльца? Она даже поменяла местами лестницу и камин. Мебель осталась той же, но каждый предмет поставили ровно напротив того, где он стоял раньше. Я решила ничего не говорить — пускай сама объясняет, если захочет. Мне пришло в голову, что она, должно быть, истратила все, что у нее лежало в банке, до цента — и все равно это выглядело точно так же, как и в начале. Я держала язык за зубами, но не могла не озираться с любопытством: до последней ли детали совершила она эту перестановку.
Я вошла в гостиную. Три больших стула вокруг стола в центре были по-прежнему зачехлены старыми простынями, а у торшера возле пианолы целлофан на абажуре по-прежнему был порван. Я начала смеяться — все выглядело таким комичным наоборот. Я увидела, как она вцепилась в край портьеры и жестко на меня посмотрела. Я продолжала смеяться.
