Никто бы и не догадался, глядя на эти две деревушки, раскинувшиеся одна выше другой на солнечном склоне горы, что между ними есть какая-то вражда. И все же, если приглядеться внимательней, можно заметить явные отличия в том, как они обе вписываются в пейзаж. Тамлат — выше, дома там отстоят друг от друга дальше, а между ними растут деревья. В Изли же все скученно, поскольку места не хватает. Вся деревня, кажется, выстроена на валунах да откосах. Тамлат окружают зеленые поля и луга. Он наверху стоит, там долина шире, для хозяйства — простор, вот люди и живут хорошо. А в Изли все сады — на террасах, карабкаются вверх, как ступени крутой стремянки. Как бы там ни старались селяне овощи-фрукты выращивать, им никогда не хватало.
Как бы в утешение за несчастливое место за деревней бил большой родник — вода его была самой сладкой во всей округе. Излийцы утверждали, что он невероятно целебный; тамлатцы же эту мысль отвергали, хотя и сами частенько спускались набрать домой воды в свои меха и кувшины. А забор вокруг источника ну никак не поставишь — иначе б излийцы давно уже его так огородили, что никто, кроме своих, и близко подойти бы не мог. Если б только тамлатцы признали, что в Изли вода лучше, их бы со временем можно было убедить менять ее на какие-нибудь овощи. Но они намеренно никогда об этом не упоминали и вели себя так, будто источника не существует вовсе, — если не считать того, что как ни в чем ни бывало ходили за этой водой.
Ближе всех к источнику лежал участок человека по имени Рамади. Говорили, что он — самый богатый в Изли. По меркам же Тамлата, его даже состоятельным назвать было нельзя. Но его черная кобыла была в Изли единственной лошадью, а в саду на восьми разных уровнях росли двадцать три миндальных дерева, и на каждой террасе он вырыл канавы, по которым текла чистая вода. Кобыла его была очень красива, и он холил ее. Когда он надевал белый селхам и выезжал на ней из деревни, излийцы говорили друг другу, что он похож на самого Сиди Бухаджу. Очень лестный комплимент, поскольку Сиди Бухаджа был самым главным святым в этой местности. Он тоже носил белые одежды и ездил на черной лошади, котя его лошадь была жеребцом.
Долгое время Рамади искал своей кобыле подходящую пару. Тем не менее, ни одного жеребца, которых он смотрел в соседних деревнях, нельзя было назвать равным ей. Принять, на самом деле, он мог бы только одного — лоснящегося черного жеребца, на котором ездил сам Сиди Бухаджа. А просить святого о такой услуге — об этом не могло быть и речи.
