— Обыск, Никола, будешь делать ты. Я понаблюдаю, как поведут себя хозяева.
— Понятно.
— Только не торопись. Нельзя торопиться. Будь позорче. Очень важно что-нибудь найти. Пусть малоценное. Потом и ценное выплывет.
— Понимаю.
— Важно зацепиться, Никола. Тогда Давыдов заговорит, сразу заговорит. Надо же! — Нуждин задумчиво покачал крупной головой. — Три раза побывал в колонии.
— Немолодой?
— Сорок.
— Видно, из тех, кто не думает о завтрашнем дне.
— Да. Теперь ли воровать? Хата у него своя. Работай и живи! Не голод же его гонит на кражи! Соблазн!
— Да-а.
«Газик» свернул с асфальта и его заподбрасывало на ухабистой окраинной улице. Водитель затормозил у осевшего пятистенка, над ветхой крышей которого раскинул костлявые руки высохший тополь. Только сейчас, выйдя из машины, Погодин заметил, что день стоит мутный, бессолнечный. И тополь, и дряблый пятистенок, и подгнившие столбы у ворот, и бесхвостый воробей, лениво слетевший с разбитого ставня, — все серо, бесцветно.
Нуждин огляделся по сторонам и направился к воротам, сказав водителю:
— Понятых!
Погодин шагал за майором. Небольшой двор, заросший бурьяном, был мрачен. К сеням вела узкая тропинка.
Перешагнув порог дома, Погодин увидел щуплого мужчину с нерасчесанной головой, в полосатой рубахе с расстегнутым воротом. Он сидел за исскобленным столом. Босые ноги торчали из-под стола. Перед ним стояла недопитая бутылка дешевого вина, хлеб, пучок зеленого лука и соль.
— Здравствуйте! — громко произнес Нуждин.
— Здрасьте, — ответил мужчина, прожевывая хлеб с луком. На морщинистом лице его не дрогнул ни один мускул. Только большие черные глаза шарили по вышедшему из-за тучной фигуры Нуждина Погодину. Давыдов ни разу не видел этого плотного молодого человека и потому напряженно разглядывал серьезное квадратное лицо, быстрые глаза, короткий нос и пышные, слегка вьющиеся черные волосы.
— Как поживаем, Иван Иванович? — поинтересовался Нуждин, присаживаясь без приглашения на лавку.
— Ничо, Виталий Алексеевич, — надломленным голосом пропел Давыдов. — Только здоровья нету. Стала настигать хворость.
— А пьете! — упрекнул майор. — Вредно ведь!
— Дак винцо ведь. Для аппетиту. Оно, винцо-то, ничо, не шибко вредно. И ум не вышибает. — Давыдов медленно провел узкой ладонью по опухшему лицу, задержал черные глаза на коричневом пиджаке Погодина, спросил у Нуждина:
— Это кто будет? Из ваших?
— Из наших, — ответил майор. — Ну, а трудимся где или нет?
— Всяко быват. Когда роблю, когда нет.
