Кто сумел отбиться и выжить, остался служить дальше, кто не сумел, кому не повезло, отправился по домам. Они так и улетели от нас, на одном вертолёте, все вместе, раненые и убитые. И кто-то из первых ещё умер в госпиталях.
А через несколько дней после этого боя солдат из гранатомётного взвода нашёл в кустах чью-то грязную, всю в надписях, нательную рубаху. Он знал Мутного ещё по Забайкалью и сразу разглядел свой почерк. Когда-то, перед самой отправкой сюда, они писали пожелания друг другу, оставляли телефоны и адреса и собирались встретиться после войны. А Мутный, вместо блокнота и тетради, положил перед всеми белую солдатскую рубаху. Этот памятный альбом с именами, с телефонами и росписями товарищей, со словами «Счастья тебе, брат!», «Мы обязательно вернёмся!!!», «Пусть третий будет только за любовь!», болтался теперь на мокром голом кусту, измазанный грязью, с надорванным рукавом. Наверное, когда разбирали вещи убитого, — никому не нужное это наследство, — кто-то правильно решил, что мёртвому вряд ли пригодятся пожелания и адреса живых. Потому что не мёртвые приходят к живым, а мы следуем за ними. Туда, на исконный их адрес: на старую переправу Харона, за тёмный бездонный Стикс, на тихие берега Леты. В смиренную гавань наших отцов.
…Она никому не пригодилась, и её вышвырнули на ветер, исписанную живыми людьми рубаху. А солдат, подобравший ненужную эту тряпку, сложил её в вещмешок и собирался увезти родителям погибшего. Ведь у него тоже где-то были мама и папа.
Не знаю, довёз он её или нет.
Мутный так и остался при своей кличке среди всех, кто его помнил. Кажется, звали его Александром. Хотя сейчас я не ручаюсь за это.
Говорят, был он хорошим парнем. И этого достаточно.
Не знаю, как на чеченском, но на нашем русском, слово «Зандак» само по себе звучит как-то зловеще. Что-то тёмное и нехорошее слышится в нём.
Оседлав ведущую в этот бандитский посёлок дорогу, мы утвердили на ней свои блокпосты, понаставили самодельных шлагбаумов, набросали в колею камней и взяли под контроль всякое движение. Мы ходили в суточные наряды на дорогу, досматривали транспорт, копались в справках и пропусках и поражались обилием воевавших с нами людей.
Вот они, стоят передо мной, с оторванными на руках пальцами, с обожжёнными ушами и шрамами во всё лицо. У них новые, выданные лишь месяц назад паспорта граждан РФ. Видно, они недавно бросили оружие и попали под амнистию. Они улыбаются и пытаются шутить. Но я не верю им. Слишком недобры, слишком пристальны холодные их глаза. Может, это давняя привычка, а может, не так уж и далеко бросили они своё оружие.
