А спустя года три я ехал в Адлер уже вдвоем. С женой. Сдали сессию – и вперед. В Адлере мы фарцевали жвачками в виде сигарет. Были они то ли югославскими, то ли венгерскими. Продавал я их раздатчицам в столовой, и на эти деньги мы жили. Жвачки нам доставали в московской гостинице «Белград», где, уйдя на пенсию, дежурным администратором по этажу подрабатывала моя мама. Не то чтобы это был великий бизнес, но на экскурсии в Гагры и на озеро Рица, а также на два-три похода в ресторан хватило.
Мы с женой поехали в Судак уже дипломированными специалистами. Сняли какой-то сарай со щелями, читали по вечерам вслух «Трех мушкетеров» и между главами зачали сына. Так что Дюма-отец – его крестный папа. Употребляемое нами белое сухое кислое вино, к счастью, не отразилось на его здоровье никак. Видно, пили его мы немного. А много и не получалось, так как от его употребления возникала дикая изжога. Вино это продавалось из квасных бочек, и его называли «косорыловка». Закусывали мы это вино мелкой рыбешкой. Мойвой. Ничего другого не было. Зато мойва эта, кстати, была везде. От севера до юга и от запада до востока нашей необъятной родины с реками, озерами, морями и океанами. Только мойва! Шаланды, полные кефали, Костя уже никуда не приводил. То ли старым стал, то ли кефаль кончилась. То ли шаланда у Кости прохудилась.
Сначала в Симферополь, а потом в Симеиз мы ехали в плацкартном вагоне уже втроем. Я, моя жена и 14-летний сын, зачатый, как было сказано чуть выше, в Судаке. Я как раз вернулся из Канн, откуда регулярно выезжал в Монако. Там, в Монако, меня не покидала мысль, что, мол, наш родной Крым не хуже. Вернулся на родину и решил сравнить. В Симеизе мы сняли сарайчик на горе. Вечно пьяная, большегрудая, толстая, в засаленном фартуке хозяйка насильно прижимала мою голову к своей груди и, гладя меня по лысине, приговаривала: «Розенбаум ты мой, Розенбаум». Потом она совсем разошлась и стала приходить ко мне с гитарой: «Давай выпьем и споем, Розенбаум». Через неделю такой жизни мы от нее съехали. Я узнал, что в детском туберкулезном санатории сдают места. Пошел к главному врачу на прием. Выяснилось, что мы заканчивали с ним один и тот же медицинский институт. Он сказал, что больных с открытой формой туберкулеза, то есть заразных, в санатории давно нет, и сдал нам огромную палату. Я бы сказал, зал. С выходом на террасу с колоннами. В греческом стиле. По-над морем. Режиссер Павел Лунгин, с которым я впоследствии познакомился, несколько лет назад снимал там свой фильм «Бедные родственники». Именно на этой колоннаде. Так что место знаменитое. И потому что я там жил, и потому что фильм там снимали.
