- Конным команду к бою! Человека на главную улицу: пусть освободят проход в баррикадах. - И сам бросился вслед за ним вниз, во двор.
Это было сумасшедшее предприятие. Шесть сотен стоящих в резерве конников против по меньшей мере десяти тысяч, находящихся в поле. Но когда мы, в прямом смысле, по трупам вылетели из ворот, драться было уже не с кем. То-есть, почти не с кем. Паника сделала свое дело, и большая часть войск бежала, бросая оружие. Я никогда не видел, как с тонущего корабля разбегаются крысы, но, наверное, это было очень похоже.
К удивлению своему, я заметил, что кто-то пытается навести в этой панике подобие хоть какого-то порядка и сзывает к себе тех, кто еще не потерял голову от страха. И я, взмахнув флажком на копье, повернул к нему коня. Противником себе в копейной сшибке я выбирал, естественно, предводителя и, как только увидел его, понял, что рука моя просто не сможет нанести неверный удар. Ошибиться было невозможно: передо мной, на черном коне, гарцевал каким-то чудом уцелевший трандальский рыцарь. Правда, щит его был из четырех черных и белых полей, вроде ландвальской шахматной клетки, но в центральном щитке герба извивалась знакомая тварь.
А дальше мы столкнулись. Мощным ударом в щит меня чуть не выбросило из седла, но и мой удар достиг цели. Конец копья попал рыцарю прямо в шлем, и он подбитой птицей полетел с лошади. Потом мое копье сломалось, застряв в груди следующего противника. Я выхватил палаш и начал рубить открывающиеся спины. Организованного сопротивления не было уже никакого. Мы просто преследовали бегущих. Я осадил коня. Увлечься вылазкой означало слишком сильно рискнуть, пора было возвращаться. Но тут рядом со мной, как из ниоткуда, возник Дэниел, тоже верхом, и рявкнул:
- К Гельмунду! Захватим, если жив!
Я последовал за ним.
Самое необычное, что Гельмунд был еще жив. Камень, похоже, переломал ему все кости, а он, тем не менее, стонал и даже делал судорожные попытки подняться, но сломанные ноги ему, конечно, не повиновались. Спешившийся Дэниел взирал на это зрелище с удивлением. Потом наклонился и снял с поверженного шлем. Каким-то шестым чувством, видимо, тем самым, что проснулось в ночь сумасшедшей поездки, я вдруг понял, что сейчас увижу и не ошибся. Лицо Гельмунда было изжелта-бледным, волосы пробила седина, а в побледневших глазах плавали знакомые молочно-голубые блики.
Дэниел даже уронил шлем и изумленно вымолвил:
- И ты?..
