Тут надо заметить, что гибэдэдэшники и прочие уполномоченные товарищи останавливают меня крайне редко. Езжу обычно трезвая, пристёгнутая, в указанном скоростном режиме. Даже если и навстречу по улице с односторонним движением – так не понту ради, а по службе.
И вдруг – нате, пожалуйста! А у меня же встреча, и я уже выучила биографии всех импрессионистов. Ну, и ведро…
Козырнул. Что-то там невнятно пробормотал на манер: «Бырым-бырым-бырым! Стрший инспр Брым! Предъявите документы!»
Документы я всегда с собой ношу. Все. У меня три гражданства в анамнезе, замужества-разводы, взлёты и падения. И на всё своя бумажка имеется. Поэтому, если что, я сразу – «ннА! – есть у меня такой документ!»
Предъявила. Сижу себе, не рыпаюсь. Улыбаюсь. А он мне:
– Выйдите, пожалуйста, из машины!
Опаньки, что ещё за чёрт?
– Глубокоуважаемый Бырым, понимаете, я опаздываю!
– Все опаздывают, – философски так отвечает мне старший инспектор. – Выйдите, пожалуйста, из машины.
Я понимаю, что Бырыма на голых импрессионистов не взять. Выхожу.
– Откройте капот.
Наклоняюсь, дёргаю чего надо – вуаля, – вот вам, Бырым, мой капот. Что он там хотел увидеть? Номер двигателя? Уровень масла? Клеммы на аккумуляторе? А ситуация между тем весьма комичная. Стоит весь такой по форме и даже при кобуре, и я – вся такая фильдеперсовая в кожаном брючном костюме, надетом ради форсу перед престарелым патанатомом, да ещё и с полной головой импрессионистов. И оба тупо пялимся в подкапотное пространство. Меня стало пробивать на «хи-хи». Человек я чувства юмора лишённый – могу в доме повешенного о верёвке пошутить, – возьми да ляпни Бырыму:
– Думаете, номер двигателя перебит?
Глянул он на меня серьёзно так, ротик куриной попкой сделал и говорит:
– Откройте багажник!
– Не надо, – говорю, – у меня там расчленёнка. И атлас импрессионистов с дарственной надписью: «Любимому патологоанатому от преданной ученицы на вечную память!» – и хихикаю, как будто невесть как сострила.
А Бырым рассвирепел и как рявкнет:
– Откройте багажник!
– Хорошо-хорошо! Только вы не нервничайте, потому что у меня в аптечке только эластичный бинт, жгут и стакан. А валидола и респиратора нет. Так что дышите ритмичнее, но поверхностнее – я открываю.
И открыла.
Бырым носиком повёл, вздрогнул и, тыча дрожащим пальчиком в багажник, произнёс:
– Что это?!
– Ведро, – говорю, – эмалированное. Инвентарный номер тритыщичетырестаписятсемь. Собственность обсервационного отделения родильного дома.
