И моя жена чувствовала примерно то же самое — после трагедии она даже ни разу не вышла из спальни.
— Так значит, отец, вы говорите нет? — спросил дядя Мэтт. — Вы отказываетесь?
— Поверьте, я молюсь за вас каждый день, — сказал отец Терри. — Вам пришлось пройти через такое, что не дай бог никому.
— Не нравится мне этот человек, — сказал дядя Мэтт, когда мы вышли из дома священника. — И раньше не нравился, и никогда не понравится.
И я это знал. В детстве они ходили в одну школу, и там была какая-то история с девочкой, что-то типа идти или не идти на свидание, и результат оказался не в пользу дяди Мэтта, и еще они повздорили на футбольном поле и немножко пообзывали друг друга, но это было давно, примерно во времена президентства Кеннеди.
— Он не будет следить за этой собакой как следует, — сказал дядя Мэтт. — Поверь мне. И даже если что-нибудь заметит, не сделает того, что нужно. Почему? Потому что это его собака. Его. А все, что его, — особенное, на это общие законы не распространяются.
— Ну не знаю, — сказал я. — Честно, не знаю.
— Да он ничего не понял, — сказал дядя Мэтт. — Он не был там в тот вечер, он не видел, как ты принес ее домой.
Если уж говорить правду, дядя Мэтт и сам не видел, как я принес ее домой, потому что как раз тогда ходил в видеопрокат. И все-таки, да, я понял его мысль насчет отца Терри, который всегда был чуточку эгоистичным. Достаточно было посмотреть на его седые волнистые волосы, и к тому же в подвале у него стоял тренажер, и он упражнялся на нем дважды в день, так что мускулы у него были впечатляющие, и он демонстрировал их — я это замечал, мы все замечали, — нося слишком уж обтягивающие рубашки.
На следующее утро за завтраком дядя Мэтт сидел очень тихо и наконец сказал: ладно, пускай он всего лишь низенький толстый безработный и не получил такого образования, как некоторые, но любовь есть любовь, уважение к памяти есть уважение к памяти, и поскольку у него сегодня навалом свободного времени, не одолжу ли я ему фургончик — тогда он поедет на стоянку у закусочной и понаблюдает оттуда за домом священника, вроде как в память об Эмили.
Так совпало, что мы давно уже не пользовались этим фургончиком, и вдобавок тогда еще никто из нас толком не пришел в себя, и я подумал: ну что ж, а вдруг Мертон и вправду болен и как-нибудь вырвется и покусает еще кого-нибудь, — и сказал:
— Хорошо, я не против.
Он просидел там весь вторник, сначала до обеда, а потом до самого вечера, и даже ни разу не вылез из фургончика, что для него… то есть раньше он вообще-то не отличался упорством, если вы понимаете, о чем я. А потом, вечером во вторник, ворвался в дом, сунул в видеомагнитофон кассету и сказал:
