Быть может настанет такой день, когда благодарные внуки поставят на нашей земле памятник «Неизвестной Русской Бабушке». Не той патологической «бабушке русской революции», которая пятьдесят лет «ходила в народ», для того, чтобы потом от этого «народа» сбежать заграницу, а этой собирательной и подлинной бабушке русской революции, которая вырвала из марксистских сетей миллионы молодых душ и сохранила их для той будущей и прекрасной России, которую сама она уже не увидит никогда.
XIII. ПО ДОРОГЕ НА ЮГ. КРАЙ КОЛХОЗНЫЙ. В ТОВАРНОМ ВАГОНЕ.
Несмотря на раннюю осень, вечера над Киевом стоят совсем летние. «Полицейский час» наступает с десяти часов вечера и с этого времени жизнь киевлян сосредотачивается в квартирах с настежь раскрытыми окнами и на многочисленных балкончиках. Из окон, кроме граммофонных мелодий и радио, доносятся звуки рояля и пения. Центральные кварталы города кажутся тогда какой-то огромной консерваторией.
«…. Наш уголок нам никогда не тесен,
когда ты в нем, то в нем цветет весна,
льется незамысловатая грамофонная мелодия с одного из балкончиков на Фундуклеевской улице. Но уже через два дома ее заглушает другой трогательный и подкупающий мотив:
«…Синенький скромный платочек
падал с опущенных плеч,
ты говорила, что не забудешь
ласковых, радостных встреч…»
А еще дальше, какие-то упорные поклонники Шульженко, в десятый раз ставят ее диск со знакомой мелодией из старого венского фильма:
…ваша записка, несколько строчек,
те, что я прочла в тиши…»
В эти вечерние часы не видно, ни ран Киева, ни его убогого рубища и он кажется по-прежнему прекрасным городом. Сидящие на балкончиках киевляне, в темноте, перекликаются друг с другом.
– Светлана, ау! – кричит кто-то с соседнего балкона,
– Ку-ку! – отвечает с другой стороны улицы Светлана.
– Кукушка, сколько тебе лет?…
Из темноты раздается ку-ку, повторяемое шестнадцать раз. Немного!… Светлана может куковать…
А когда все затихнет, слышно только как с шумом падают на тротуар, выпавшие из раскрывшейся кожуры, каштаны. Скоро упадет и последний. За ними слетят и листья. И старинные киевские каштаны будут стоять такими же оголенными и неуютными, как и город, в котором они выросли.
Весной, когда Светлане придется куковать уже семнадцать раз, киевские каштаны снова уберутся свежим и ярким нарядом. Когда таким же нарядным и молодым снова будет и взрастивший их Киев?…
Перебираю в памяти свои записи, относящиеся к Киеву и замечаю, что в них я описал город, улицы, дома, вспомнил недавнее прошлое и очень давно прошедшее, но очень мало коснулся людей. Заметит это, разумеется, и читатель. А заметив может с правом сказать, что люди его больше интересуют, чем дома. Интересуют они и меня и, вероятно, не меньше чем самого придирчивого читателя. И вот поэтому-то я и писал о них очень мало. Легко описать разваливающийся дом или изрытый ямами тротуар. С людьми сложнее. Особенно с этой пестрой, не поддающейся никаким обобщениям и сравнениям, галереей разных людей, которые у нас за рубежом известны под названием – подсоветских.
