Но самый распрекрасный сон был вот какой. Приснился он не мне, а тому Цыбульке, из двадцать второго.
Представьте себе огромадное поле. Куда ни глянь — луга да равнина. А посередке будто бы стоял Пршемысл Отакар в полном рыцарском снаряжении и грустно эдак глядел. Потом вдруг стал медленно возноситься на небо и скрылся в облаках… А на том месте, где он стоял, объявилась княжна Либуше в белом одеянии и тоже жалостно так смотрит, глаза прикрыла рукой и плачет. Вдруг тоже вознеслась — и нет ее…
Глянул Цыбулька на небо, там посередке — синяя полоса, а направо и налево от нее — куча солдат, один на другом, голова к голове, лошади, повозки, оружие, в небе полным-полно солдат… видит… синяя‑то полоса сужается… и солдаты идут стенка на стенку…
И это тоже исполнилось‑только еще прежде сна!
Пршемысл Отакар пал от злодейской руки, а Либуше, — его супруга, значит, — умерла, не знаю уж как. Короче — все перемешалось с тем убийством в Сараеве, а потом сразу началась война.
Как мы проводили рождество, матушка? Что нам давали вкусненького?
На праздник Никита дан [41] пан Пашич прислал здоровущую рыбину, чудная такая, с Охридского озера, вся в красных крапинах. На Божич [42] были обед и пироги. Все говорили: «Христос народился» и целовались. Мы с русским графом тоже расцеловались.
Как раз под Новый год… или уж не знаю, когда это было… приехала княжна Ипсиланти, откуда‑то из Греции… леший ее разберет… подарки раздавала… ну, это каждый рад схватить. Мне досталась рубашка, чарапа [43]>и бутылка коньяку — ох, родные мои — вот была баба! Розанчик! А платье ничего особенного, никакой роскоши. Лакеи носили за ней ящики. Сапоги везла из самой Греции или из Англии, леший ее знает. Отменные сапоги, добротные, мы их прозвали «сапоги Ипсиланти». Да, хороший денек выдался!
Потом заявился к нам Иржи, сербский принц. Сербы называли его «Дорде»… всего уж и не упомню… дурная у меня стала голова… Помню только, ходит он от койки к койке и спрашивает: «Шта ты фали?» [44] И был с ним… или, может, с кем другим — опять же запамятовал… на диво чисто выбритый офицер — долговязый этакий верзила.
Приходил еще поп, потешный очень, раздавал почтовые открытки, по десятку каждому. Все подтягивал сутану, крестился, усы что у Исайи-пророка. Да, чтобы не забыть… Был у нас английский доктор, очкарик, я потом мазал спину одному еврею из Белграда… ух, и вонючая была мазь… И доктор дал мне апельсин…
А-а-а… ох-хо-хо! Ро́-o-одные мои… Уж и не знаю, чего бы вам еще рассказать.
