Ну и рожа! Большущие выпученные глаза; две вертикальные щелки вместо носа; рот, похожий на сфинктер… Я невольно хихикнул — и напоролся на недоуменный взгляд клона.
Калдан? Тогда кто эти человечки — минаниансы?
Ильва-«камея» сказала:
— И которого же Берроуза ты вспомнил, Уильяма С. или Эдгара Райса?
Я начисто забыл про анальную пишущую машинку из «Голого завтрака»[6], но Ильва ничего не забывает. Не умеет забывать.
Единственное помещение, обнаруженное нами на корме корабля, пустовало, если не считать предмета, внешне схожего со стоячим бронзовым зеркалом на универсальном шарнире, позволявшем крутить его туда-сюда. У «зеркала» было тяжелое с виду основание, а на раме — панели управления, опять с начертанными на них мнимыми письменами, которые мы видели в других местах.
Мы переступили порог. «Камея» вдруг подернулась частой рябью помех, почти скрывших картинку. Сквозь их гудящий треск прорывался голос Ильвы. Шагнув обратно в коридор, я сказал:
— Ну и?..
Ильва откликнулась:
— По-видимому, отсек очень мощно экранирован.
Дубль-Ильва доложила:
— Частотный диапазон нашего канала связи на секунду сильно сузился.
Мы зашли обратно. Изображение Ильвы снова распалось и исчезло. Дублерша сказала:
— Не волнуйтесь, у нее всегда остается канал срочной связи. Все обойдется.
Лицо у нее было вполне безмятежное. Пока сознание-хозяин на месте, я полагаю…
А еще я полагаю, что эта большая кнопка… Я потянулся к ней, но Дубль-Ильва вмешалась:
— Разумно ли это, мистер Зед? Я ухмыльнулся.
— Мне случалось рисковать, и почти всегда удачно.
Почти всегда. Не каждый раз. Я вдавил кнопку.
Дубль-Ильва сообщила:
— Связь прервалась. Лучше вернуться в коридор и взглянуть, нельзя ли…
Бронзовое зеркало вдруг сверкнуло, и на миг его затянула радужная круговерть; она пролилась на пол, окатила стены и исчезла, зеркало же преобразилось в…
Я обомлел:
— Да ладно!
Когда радуги рассеялись, бронзовое зеркало приобрело сходство со светящейся дверью в воздухе, с немыслимой дверью, почти скрытой в венке бледно-розового тумана; за ней уходила вдаль трехмерная панорама — серо-зеленый пейзаж, трава, клочки леса, деревья с чешуйчатыми стволами и папоротниковыми листьями. В просветах между деревьями виднелось желтоватое небо. Все расплывалось в зыбкой белесой дымке.
Дубль-Ильва сунулась в проем и посмотрела по сторонам.
— Для творения художника что-то слишком затейливо.
Подступив ближе, я отметил, что перспектива изменилась, как на очень хорошей голограмме, и потянулся туда, где прежде блестела поверхность зеркала. Дубль-Ильва встрепенулась:
