— Если потери будут большие, взвод отведут и наступление отменят, говорит Коншин Чуракову.
— Откуда знаешь? — удивляется тот.
— Слыхал.
— Точно?
— Точно.
— Дела… — протягивает Чураков. — Это ж ни в какие ворота не лезет. — И чувствует, что какая-то постыдная надежда заползает в душу. — Выходит, может, нам и не придется?
— Может. Но как глядеть на это?
— Да… — Чураков разражается длинным ругательством.
Подбегает Кравцов и бухается под ель.
— Чего столбами стоите? Ложись!
И вот они втроем лежат около ели и видят, как из лощины уже на поле выбегает Шергин, падает и, лежа, взмахом руки подтягивает людей. Появляются еще двое, трое, потом еще, еще, рассыпаются цепью и открывают огонь. Их стрельба почти не слышна в грохоте разрывов, треске разрывных пуль, которыми засыпали немцы их расположение, но огоньки из стволов видны.
— Молодец Шергин-то, — протягивает Кравцов, и не поймешь — одобрение в его словах или боль какая-то.
— Мы пойдем? — не может скрыть дрожи в голосе Коншин.
Кравцов не отвечает, только смотрит долго, а потом, чуть скривив губы в улыбке, тихо говорит:
— Ничего, держитесь, ребятки… — поднимается и тяжелой рысцой отбегает от них к землянке помкомбата.
Лежа им плохо видно поле, и потому они встают — у каждого полтуловища закрыто стволом, а половина открыта.
Шергин поднимается, что-то кричит и бежит вперед. За ним — взвод. Но теперь-то уже видно, как мины рвутся прямо среди людей. Видно, как раненые отползают назад; видно, что некоторые лежат уже недвижно… И вдруг Шергин падает!
— Видишь, Иван?
— Вижу.
К Шергину подползает кто-то из бойцов. Наверное, его связной Сашка. Склоняется над Шергиным, что-то делает. Поле окутано дымом от разорвавшихся снарядов, мин, и потому видно плохо.
— Перевязывает, — говорит Чураков.
Ну, теперь вряд ли без Шергина взвод станет передвигаться, — думает Коншин. Теперь надо его отводить. Скажу ротному, что Андрей ранен. Но что это? Шергин поднимается. Виден закатанный рукав телогрейки и бинты на руке. Еще слышен его голос — "вперед", и он опять бежит по полю, а за ним — перебежками его поредевший взвод.
"Не надо, Андрей, — про себя бормочет Коншин. — Ты же не знаешь… тебя "на пробу" пустили. Не надо. Уходи с поля. Уходи. Тогда отведут и твой взвод. Уходи. Ты же ранен, ты же имеешь право…"
Но Шергин бежит и неизвестно как, но заставляет бежать за собой и свой взвод. Кучка людей на огромном поле. С трех сторон немцы, и с трех сторон огонь. Неужели Шергин не понимает, не видит, что его никто не поддерживает, что вот-вот должна быть команда "отход"?
