— Женя, вы что, надеетесь, что мой сын простит вам это?
— Вера Глебовна, если бы вы знали, как отец просил меня! Я никогда не видела его таким униженным, таким… — она не закончила, и на ее глаза навернулись слезы.
На какую-то секунду жалость к этой сидевшей напротив нее девочке тронула сердце Веры Глебовны, но она быстро погасила ее.
— Когда Андрей уходил в армию, мне было всего семнадцать, Вера Глебовна, я была совсем девчонкой и… любила отца. Что мне было делать? она смотрела на Веру Глебовну широко раскрытыми глазами.
Вера Глебовна ничего не ответила, и тогда Женя продолжила:
— Вы можете сказать, что Джульетте было пятнадцать…
— Я ничего не скажу, Женя.
— Андрей понял меня тогда…
— Не знаю. Во всяком случае, ни в одном письме он не упоминал вашего имени, — жестко сказала она.
— Я не думала, что вы жестокая, Вера Глебовна, — отшатнулась от нее Женя.
— Я не жестокая… Просто мне трудно прощать. Этого я как-то сразу не могу. Думаю, что Андрей такой же, — добавила она и тут же пожалела о сказанном: Женино личико сморщилось в гримасе такой неподдельной боли, что Вера Глебовна сразу же воскликнула: — Господи, ну чего я мучаю вас?! Разумеется, вы еще глупая девчонка. Господи, — повторила она.
Пока Вера Глебовна свертывала цигарку, что ей не сразу удалось, Женя порывалась что-то сказать и не решалась, но, когда Вера Глебовна закурила и раскашлялась после первой же затяжки, Женя робко, умоляющим голосом попросила:
— Вера Глебовна, возьмите меня с собой в Малоярославец…
— Вряд ли эта поездка вообще состоится, Женя. Мне, матери, не дают пропуск. Меня не взяли в эшелон…
— Надо что-то придумать! Я буду думать, Вера Глебовна. Тогда позвоню. Хорошо?
— Звоните…
На следующее утро, когда Вера Глебовна спускалась по лестнице, направляясь в булочную, ее чуть не сбил с ног стремительно несущийся человек.
— Вера Глебовна, вы?! Простите.
— Эрик! — вскрикнула она, не сразу узнав в человеке в белом полушубке с поднятым воротником соседа с верхнего этажа, погодка Андрея, глядевшего на нее ошалелыми глазами, брызжущими такой неуемной радостью, которая не могла не передаться Вере Глебовне.
— Я, Вера Глебовна! И живой! Понимаете — живой! И на целые сутки домой. Как моя мама?
— Все хорошо. Я недавно ее видела. Но она на работе, Эрик. И вообще вряд ли кто дома в вашей квартире. Идемте ко мне.
— Я все же добегу, позвоню, может, кто есть? А потом к вам. Но вы куда-то шли?
— В булочную. Я схожу потом.
— И не надо. У меня вагон хлеба! — воскликнул Эрик и побежал наверх.
