Глава девятая
Великий труд
К весне 1686 года Ньютон завершил большой фрагмент своей рукописи и отправил его Эдмонду Галлею, согласившемуся подготовить публикацию. Галлей поблагодарил за «несравненный трактат», но затем перешел к весьма деликатной теме. «Мистер Гук, – сообщал он Ньютону, – имеет некие претензии касательно изобретения правила убывания гравитации… Он уверяет, что вы переняли эту идею у него и, по-видимому, ожидает, чтобы вы как-либо упомянули о нем в предисловии». Для Ньютона это было слишком. Его поразили самонадеянность и наглость оппонента.
Ньютон послал Галлею ответ – весьма резкий для той эпохи вежливых и велеречивых аристократических околичностей. Он пункт за пунктом перечислил все подробности своего общения с Гуком и отверг все его притязания. «Это не слишком-то достойно, как вы полагаете?» – вопрошал он Галлея. Человек, который «ничего не делал, лишь притворялся знатоком и хватался за всевозможные предметы», теперь, видите ли, должен отобрать лавры Ньютона, обретенные за его тяжелейшие математические труды. Ньютон добавлял, что «лучше бы ему любезно отойти в сторону по причине собственной неспособности». Ньютон пришел в такую ярость, что даже провозгласил намерение отозвать обещанный третий том, заявив Галлею, что «Философия – столь непостоянная и ветреная дама, что лучше уж быть вовлеченным в судебные тяжбы, нежели иметь дело с нею». Похоже, это была типичная для Ньютона вспышка уязвленного самолюбия, но она, как и все подобные приступы, миновала. Его успокоил Галлей, который, судя по всему, успел понять чувствительную и ранимую натуру Ньютона. Галлей умолял «не позволить вашим обидам зайти слишком далеко». В ближайшие месяцы Ньютон все же переслал третий том Галлею, при этом он успел усложнить и так весьма непростой математический язык изложения. Возможно, надеялся, что Гук не сможет разобраться в этом тексте.
Но обвинение в плагиате привело Ньютона в такое бешенство, что он убрал из своей рукописи все ссылки на Гука – в частности, вычеркнул замечание о «clarissimus Hookius», «славнейшем Гуке». Собственно, он хотел бы вообще его отовсюду вымарать. Он так никогда и не простил Гука и оставался его врагом до конца жизни. На публике Ньютон, бывало, с трудом держался в рамках рационального спора. Гук, говорил он, вероятно, догадывался о различных вещах и строил гипотезы, но только я сумел доказать их. Во втором издании «Начал» он торжественно провозгласил: «Hypotheses non fingo» – «Я не строю (не выдумываю) гипотез». Он полагался на математические доказательства и демонстрации, основывая свои теории на «явлениях», и не пускался в рассуждения о причинах или возможных объяснениях.
