Колби был одним из многих новобранцев, пополнивших роту в Бельгии в январе этого года, и за несколько последних месяцев войны успел испытать гордость и ужас, усталость и отчаяние. Ему было девятнадцать лет.
Явившись в офицерскую палатку к капитану Уиддоузу, Колби стал по стойке «смирно», отдал честь и сказал:
— Сэр, я хотел бы получить разрешение на увольнительную по семейным обстоятельствам.
— Чего-чего?
— По семейным…
— Вольно.
— Спасибо, сэр. Дело в том, что в Штатах иногда давали увольнительную по семейным обстоятельствам, если у человека дома что-то стряслось — если кто-то умер, или тяжело заболел, или еще что-нибудь в этом роде. А здесь, после того как война кончилась, их вроде бы дают и тем, кто хочет навестить близких родственников в Европе, — в смысле, если даже никто не болен, и вообще.
— Да? — спросил Уиддоуз. — Кажется, я что-то такое читал. У тебя тут что, родственники?
— Да, сэр. У меня в Англии мать и сестра.
— Ты англичанин?
— Нет, сэр. Я из Мичигана — у меня там отец живет.
— Тогда я чего-то не пойму. Как же твоя…
— Они в разводе, сэр.
— А-а, — нахмуренные брови Уиддоуза говорили о том, что ему и теперь не все ясно, однако он принялся что-то писать в блокноте. — Угу. Ладно, Колби, — наконец сказал он. — Давай-ка напиши здесь… как его… фамилию матери и ее адрес, и я отправлю всю эту тряхомудию куда положено. Тебе сообщат, если дело выгорит, но ты имей в виду: в этих краях с бумагами такая путаница, что особо лучше не надейся.
И Колби решил особо не надеяться, что слегка умерило натиск его назойливой совести. Он не видел ни матери, ни сестры с одиннадцати лет и почти ничего не знал об их нынешней жизни. Он попросил увольнительную в основном из чувства долга и еще потому, что у него в некотором смысле не было выбора. Но теперь возникли две возможности, и обе, слава богу, от него не зависели.
Если заявка пройдет, это может означать десять дней преувеличенной вежливости, деланного смеха и неуклюжих пауз в разговорах людей, давно уже чужих друг другу. Это может означать неторопливые экскурсионные туры по Лондону, помогающие убить долгие часы до вечера. Возможно, его захотят научить «типично английским» занятиям вроде поедания рыбы с чипсами из бумажного кулька или что там еще считается «типично английским»; и все будут твердить, как им приятно, считая про себя, сколько дней осталось до конца.
Если заявка не пройдет, он может уже никогда их не увидеть; однако он смирился с этим много лет назад, когда это значило для него гораздо больше — когда это было, откровенно говоря, практически невосполнимой утратой.
